Эми и Исабель - Элизабет Страут

— Это неправда! — рыдала она, зарываясь в диван. — Нет, я не верю, нет, этого не может быть!

Полицейские, особенно старший, были вполне доброжелательны. Старший из них даже предложил Исабель вызвать врача, если девушка не успокоится. И доктор был добр, позвонив поздно ночью в субботу в единственную открытую аптеку в Хенкоке, в получасе езды. В аптеке, обнимая Эми, Исабель заглянула в добрые глаза усталого аптекаря и сказала:

— Моя дочь пережила потрясение.

И аптекарь только кивнул, его терпение было выше всяких похвал, а через четыре года, когда Исабель встретится с ним снова, она его даже не узнает (хотя он будет помнить ее, будет помнить трогательную женственность этой маленькой женщины, чьи руки плотно обвились вокруг ее высокой, испуганной дочки), для Исабель сегодня весь мир бешено кружился, утратив очертания.

Раздался телефонный звонок.

— Исабель? — Женский голос, знакомый. — Исабель, это Бев. Прости, если разбудила.

— Алло, — сказала Исабель, задыхаясь, потому что бежала по лестнице. — Да, здравствуй. Нет, ты меня не разбудила.

— Исабель, у нас проблемы. — Толстуха Бев говорила тихо. — Я у Дотти. Уолли переехал к любовнице.

— О господи, — пробормотала Исабель, вернулась к лестнице и прислушалась, не проснулась ли Эми.

— Дотти не может одна, так что я заехала к ней. Но ей невыносимо там оставаться. Я бы забрала ее к себе, но там сейчас, кроме Роксаны, две ее подружки спят в гостиной, и это последнее, что нужно Дотти.

— Он ушел к любовнице насовсем? — Это было единственное, что интересовало Исабель.

— Он дурак, — сказала Толстуха Бев, — и ведет себя по-дурацки. — Она помолчала. — Дотти тяжело сейчас, Исабель. Она не может оставаться дома.

Только теперь до Исабель дошло, что Бев чего-то хочет от нее. Когда зазвонил телефон, она была уверена, что это снова связано с Эми. Но теперь она вообразила Дотти Браун, сидящую в кресле-качалке у себя на кухне: глаза пустые, сигарета свисает между пальцами.

— Я на минуту, Бев, пожалуйста, сейчас. Подожди.

Она осторожно положила трубку на кухонный стол и поднялась по лестнице. Эми спала все в том же положении. Исабель прищурилась, наклонившись, чтобы увидеть, как поднимается и опускается грудь дочери.

Потом спустилась на кухню.

— Бев?

— Угу, я тут.

— Ты хочешь, чтобы Дотти провела ночь у меня?

Это казалось абсурдом, право слово. После всех ночей, когда ее мозг был ослеплен этими белыми вспышками голоса Эйвери: «Боюсь, что я забыл, Исабель». И когда Эми в таком состоянии…

— Так я привезу ее, Исабель? Я тоже останусь, если ты не против, да и ей будет удобнее. И тебе тоже. Нам только нужно место на диване, и мы там свернемся калачиком. Я знаю, места у тебя мало.

— Ладно, — сказала Исабель, — приезжайте.

А потом… как странно это было. Как странно: три взрослые женщины сидели в гостиной, а на полу посреди комнаты лежал матрас с кровати Эми, накрытый простыней, с одеялом и подушкой. И на диване тоже простыня, одеяло и подушка. Уже вначале можно было предположить, что все пойдет кувырком: Дотти, уставившаяся в стенку кухни, как заколдованный ребенок, Исабель, сжимающая ее руку и бормочущая соболезнования, как будто кто-то умер, Толстуха Бев, волокущая за Дотти огромную коричневую сумку, кожа на ее массивном лице повисла складками, как у уставшей собаки, и они все трое, сидящие в гостиной в полной нерешительности. Но Исабель сказала:

— Эми вечера нашла труп. Сейчас она наверху спит на моей кровати.

И лед вроде бы тронулся.

— Господи Иисусе, — сказала Толстуха Бев. — Что ты говоришь?

Исабель рассказала им, что произошло. Конечно, они помнили девочку Деби Кей Дорн, ясное дело, помнили. Помнили ее лицо по телевизору, в газетах.

— Прелестная детка, — сказала Бев, медленно покачивая головой, ее тяжелые щеки касались плеч.

— Ангел, — сказала Дотти. Слезы закапали снова.

— Почему ты решила, что это она? — спросила Бев, открывая большую кожаную сумку и демонстрируя рулон туалетной бумаги, чтобы как ни в чем не бывало предложить его Дотти в качестве носового платка. — Ты думаешь, что Эми нашла именно ее?

— Она гуляла с другом. Дать салфетку, Дотти? — Исабель привстала, но Толстуха Бев жестом велела ей сесть.

— Изведем все салфетки в городе сегодня, правда, Дотти? Ну — и?..

— Они катались в окрестностях. Ее подруга Стейси недавно родила ребенка, ну, вы знаете… Ну нет, Дотти, позволь, я принесу салфетки, ты же нос натрешь.

Нос Дотти алел нестерпимо, это было видно издалека. Но Дотти покачала головой:

— Меня не волнует, даже если мой нос отвалится, гори он огнем. Что там про труп? Ну-ка рассказывай!

— И в самом деле, — поддержала Толстуха Бев.

Так что Исабель повторила то, что узнала в этот вечер (опустив инцидент с Эйвери и Эммой Кларк), вплоть до поездки в аптеку за транквилизаторами и доброго аптекаря там.

— Эми была на грани истерики, — сказала она, — иначе я бы никогда не дала ребенку успокоительное.

Бев перебила:

— Исабель. Она нашла труп девочки. Я думаю, лучше проглотить пилюлю, чем самой стать трупом.

— Ну да, — сказала Исабель, — я так и подумала.

— А мне, Исабель? — Дотти спросила, полулежа на диване. — Мне бы что-нибудь успокоительное? Только одну таблетку, чтобы я могла заснуть.

— О, хорошая идея, — сказала Бев. — Господи, да, Исабель, можешь поделиться таблеткой?

— Конечно, — сказала Исабель, встала и принесла из кухни пузырек, на котором была наклейка с информацией о том, что федеральным законом запрещается передавать таблетки третьим лицам. — У тебя не будет реакции, я надеюсь? — спросила она. — Я знаю, люди с аллергией на пенициллин должны носить жетон на шее.

— Это не пенициллин. Это валиум. — Бев взяла пузырек из рук Исабель и посмотрела на этикетку. — Никто тебя не арестует за то, что ты дашь подруге таблетку валиума.

Исабель вернулась со стаканом воды, и Дотти проглотила таблетку, затем взяла Исабель за руку, и ее голубые глаза с красными каемками благодарно взглянули на нее.

— Спасибо, что разрешила приехать, без всяких разговоров.

— Конечно, — пробормотала Исабель.

Но она сказала это слишком быстро и слишком поспешно отпрянула от Дотти, и туман неловкости вернулся в комнату. Исабель села в кресло. Женщины молчали. Периодически поглядывая на Дотти, лежащую на диване под афганским пледом, Исабель старалась смотреть в сторону, потрясенная мыслью, до чего же легко сломать жизнь, уничтожить человека. Жизни, непрочные, как ткань, могут быть бездумно распороты в одночасье из-за банального самолюбия.