Свиток проклятых - Виталий Сертаков

Чудовище уже отвернулось, готовое уничтожить моих друзей. Дрэкул летел навстречу, одновременно выпуская молнии из рук, и расправляя крылья. Одна из молний зацепила кира Льва, от второй он увернулся. Правая половина его груди задымилась, кожа справа на лице лопнула, с треском раскололись застежки кольчуги. Обычный человек умер бы сразу. Но мой дядя Лев больше не был человеком. Мать нерожденных отняла его человеческое естество.

Наполовину сгоревшее лицо обернулось свирепой маской, потом в уцелевших глазах мелькнула тень непонимания. Когда я всадил ему в глотку мой кривой кинжал.

Кир Исайя стонал на полу, придерживая себя за живот. К счастью, его рана оказалась неглубокой, но мы даже не успели заметить, когда Лев успел полоснуть его кинжалом.

Я рыдал, склонившись над телом любимого брата моего отца. Как и предсказал Евлей, отважный друнгарий погиб от родной крови, от руки единственного племянника. Клянусь, в тот миг плата за обладание Свитком показалась мне слишком высокой. Но как я мог побороть силы, толкавшие меня в неизвестность, как утлый челн, все скорее гонимый течением к страшному водопаду.

Кроме того, как я мог перечить воле отца? Никто ведь не знал, что прошептал мне отец, когда отправил меня в подвалы Иллируса под охраной верных наставников. Никто не знал, и не узнает, зачем я на самом деле ищу Свиток, и зачем мой отец пожертвовал Херсонесом.

Оно того стоило.

До утра мы просидели без сна над телом друга. Никто не проронил ни слова. С первым лучом явился молодой пастух по имени Саландай.

– Вам надо уходить, – Саландай указал на пыльную тучу, крадущуюся вдоль реки. – Это караван Имамеддина, с ними лучше не встречаться. Мы уходим глубоко в пещеры. Вы можете переждать опасность с нами.

– Имамеддин? – переспросил я, ощущая, как греет грудь крохотная саламандра. – Кто он такой, и почему сын наместника Таврии должен бояться какого-то купчишку?

Подручные Мастера Евлея живо сворачивали шатры, женщины укладывали скарб в тележки. С мычанием текла в полумрак река из тучных клейменых коров. Животные не боялись, видимо, путь им был хорошо известен.

– Его еще зовут «человек с разноцветными глазами», – вполголоса добавил пастух. – Один из самых богатых акритов с побережья Хазарского понта, из тех, кто водит караваны от Гардара до Самарканда. Он один из тех, кто заходит севернее владений кагана, и севернее владений готов, в закрытые пределы Русии, страны тысячи колоколов. Говорят, он возит с собой сто либров золота, и сто талантов серебра, чтобы покупать все, что понравится. Ходят слухи, что один его глаз принадлежит его брату-близнецу, который так и не обрел своего тела при рождении, и навсегда остался скрюченным уродцем в голове старшего брата.

– Пойдем с ними, эгемон, этот человек говорит правду, – предложил кир Исайя. – Если это караван работорговцев, они не станут разбирать, кто из нас дука, а кто – бесполезный ученый.

– Мы похороним друнгария, и справим тризну, – кир Дрэкул коротко обнял меня вытянутыми руками. – Мы унесем его с собой в пещеру и похороним.

Но я точно врос пятками в землю. Даже скорпион не кусает случайно. Прозвучало имя, названное весталкой. Имя, слишком слащавое для честной души, и достаточно трудное, чтобы захотелось его обойти. Мне очень хотелось разойтись с человеком по имени Имамеддин разными дорогами, но я помнил, ради чего подарил девственницам любимую сестру.

– Мне надо видеть этого купца с разными глазами, – заявил я.

Евнух посмотрел на меня очень внимательно, кир Дрэкул сделал вид, будто в рассеянности играет со своей тенью. Тень упорно вылезала из-под плаща и прикрывалась хозяином от солнца, но кир Дрэкул ловко изворачивался, обрекая двойника на ожоги. Впрочем, на родине наставника, в далеком Семигородье, каждый ученик чернокнижника с детства прожаривает свою тень факелами. Делается это так – мальчика или девочку нагишом ставят в центре круглой комнаты, где нет окон, а стены тщательно побелены. На стенах укрепляются факелы, ученик ждет в полной темноте, затем факелы поджигают снаружи через специальные отверстия. Под выкрики старших подмастерий, ученик или ученица начинает вращаться с закрытыми глазами, чтобы тень не спряталась под веками. Ноздри залеплены воском, рот плотно закрыт. Вращаясь, мальчик прижимает рукой свой хвост, девочка поступает иначе, я постеснялся спросить, как именно. Факелы пылают со всех сторон, тени некуда спрятаться, она мечется в струях огня. Так колдуны Семигородья поступают много раз, пока юная тень не закалится настолько, что ее можно посылать с простыми поручениями.

– Переведи ему, Исайя, мне надо видеть этого купца, – повторил я. – Где я могу остановить караван?

– Посмотри, молодой господин, мы спрятали скот в пещере, хотя Тенгри нам улыбается с небес, суховей не засыпает глаза, а материнская река не отравлена кровью. Когда мимо идут мирные купцы, мы ждем их с кумысом, жареной козлятиной и добрыми песнями. Но этим утром по реке спускается не просто купец, это настоящая армия. Сотни двугорбых коней приседают под тяжестью мехов, сотни молодых рабынь из Гардара оплакивают свою участь, сотни воинов с луками зорко сторожат сокровища Имамеддина. Над его золотым балдахином кружат ручные ястребы, они без сомнения уже видят нас, и доложили о нас хозяину. Но вы успеете уйти по сухому руслу, караван спешит попасть в Хорезм, до того, как разразятся песчаные бури. Уходите, они боятся шакалов Кали, вас не будут преследовать.

– Эгемон, какую бы хитрость ты ни задумал, их стрелы достанут нас издалека, – кир Дрэкул мягко встал у меня на пути. – Я не буду вторично произносить клятву, данную твоему отцу. Но ты сам знаешь, пехотинец не может сдержать сотню всадников.

– Поэтому вы будете ждать меня в пещере, – я прикоснулся к грубой попоне у себя на груди. Саламандра слегка шевельнулась, царапнула мне кожу коготками. Мне показалось, она тоже знала, что нам предстоит расстаться.

Я один вышел на берег реки и уселся там, где они не смогли бы меня обойти. Я доверился своему предчувствию.

Они окружили меня, но не спешили приближаться. Я сидел на пятках, в самом центре купеческого тракта, спиной к солнцу, я ждал, пока новость обо мне достигнет ушей хозяина. Земля дрожала от поступи тысяч животных, вскрикивали погонщики, звенела незнакомая музыка, высоко в горячей лазури кружили ястребы. Купеческий тракт, прибитый миллионами копыт, стал жесткий и серый, ни одна травинка не росла на нем. Я пытался набрать в ладонь земли, но не смог, зато лицо мне засыпало толстым слоем пыли.

Они послали ко мне гонца на обычной лошади. То, что невежественный пастух назвал «двугорбым конем», оказалось верблюдом, я так и догадывался. Меня с двух сторон обтекали две реки, состоящие из ленивых, лохматых, вечно жующих носильщиков. Они удивительно сильны, способны переносить втрое больше лошади, но не слишком поворотливы на горных тропах, и обладают еще рядом печальных недостатков. Бритую голову гонца туго обтягивала чалма, на щеках его белыми змейками шевелились ритуальные надрезы, а пахло от мужчины хуже, чем от его коня. Он трижды обратился ко мне, меняя голос, я пытался отвечать ему на пяти языках. Он щелкнул языком, и ускакал, прислав другого. Тем временем несколько вооруженных всадников, косоглазых, в узких войлочных шлемах, на низких толстоногих лошадках, устроились у меня за спиной. Хорезмский купец поступал разумно, в степи нанимая степняков. У меня не было сомнений, что их арканы спеленают меня прежде, чем я встану на ноги, но я не стремился убежать. Я ждал и дождался. В тучах пыли показался золоченый балдахин, два белых, очень рослых дромадера выступали величественно, задавая скорость всему каравану. Их гривы, хвосты и шерсть на животах были вывязаны десятками косичек и увешаны серебряными бубенцами, а размер бубенцов был подобран так, что походное жилище хозяина окружала тончайшая музыка. Эту мелодию песка мы и слышали возле воды, задолго до появления каравана. Колокольцы звенели на рогах быков, которые тащили крытые экипажи с наложницами, рабынями и челядью. Смуглые мальчики-евнухи несли опахала, отгоняя мух и слепней. Под одним из походных шатров покачивались музыканты, но сейчас они не играли, а дрыхли вповалку. Повозки с самым ценным товаром – русоволосыми девами из северной Гардарики, я угадал сразу. Их окружали всадники свирепого вида, черные, блестящие, как смазанные маслом горшки, с копьями длиной в пять локтей. Их лица до самых глаз укрывала ткань, их голые руки были украшены браслетами и шрамами.