Сила слова (сборник) - Наталья Горская

Как выглядят реальные преступники? Да никак. В том-то и дело, как и все обычные люди. В «Техасской резне бензопилой», главный герой ходит с немытой головой со спутанными волосами, в которых запеклась кровь и кусочки плоти его жертв, лицо как взорвавшийся футбольный мяч. Прообразом такого чучела послужил Эд Гейн, один из самых известных серийных убийц в истории США, который в реальности имел самую обычную внешность, никаких шрамов во всё лицо, сшитых грубым швом через край. Как выглядит юрист Дмитрий Виноградов, совершивший массовый расстрел своих коллег в офисе аптечной сети? Все, кто его знал, были в шоке, некоторым впору реабилитацию проводить, настолько их ужаснуло, что человек, с которым они дружили, общались, здоровались за руку, этой самой рукой уложил шесть человек за несколько секунд. Их приглашали в различные передачи, где они пытались припомнить все мелочи, проанализировать разговоры, чтобы самим понять, как же они проглядели в этом субтильном тихом юноше убийцу. Это всегда шок для людей, никто НИКОГДА не ожидает, что кто-то из знакомых или соседей, коллег по работе или одноклассников, кого они, казалось бы, знают, как себя, может оказаться преступником. Многие бормочут стандартные оправдания, что это не он, быть того не может, ведь был такой хороший мальчик, решал примеры и задачки. Только на основании этого люди уверены, что человек не способен совершить зло.

Как выглядит ресторатор Алексей Кабанов, который убил и расчленил жену, мать его троих детей? Кто-нибудь по его внешности мог бы предсказать, что он способен на такое? Преступления, связанные с расчленением, сразу берутся на особый контроль, потому что это плохой диагноз всему обществу. Расчленение человека человеком практиковалось только в пещерные времена, в ранний палеолит, когда человек ещё не обладал многими психическими функциями, которые и делают его человеком. Именно поэтому не ели людей даже в условиях Голодомора и Блокады, были только отдельные эпизоды, но это объяснялось безумием на почве полного отсутствия иных пищевых ресурсов. Когда современный образованный человек, разделывает труп жены в ванне, где моются их дети, они сами всё это время находятся дома, кто-то из них спрашивает, куда пропала мама, отец выходит из ванной, где лежат её останки и успокаивает, что ничего страшного. Потом даёт объявление о пропаже, вместе со всеми «ищет»… Только подумайте, что в голове у этого парня, какие программы сработали, какие дьявольские силы помогли всё осуществить и самому не умереть от ужаса? Подозревал ли он сам, что способен на такое, что это с ним вообще может произойти?

Как выглядели врачи Третьего рейха, профессиональные садисты, которые ставили медицинские опыты на живых людях в концлагерях? Например, помещали человека в ледяную воду и записывали в блокнотики, какие части тела у него синеют, насколько громко и с какой продолжительностью он вопит, хрипит и наконец умирает. У них были лица вампиров и ли капала кровь с клыков? Нет, обычные люди с самой обычной внешностью, интеллигентной даже, многие великолепно образованны для своего времени. Как выглядят крупные коррупционеры, профессиональные умельцы по развалу целых предприятий и даже городов? Это очень опасные преступники, они способны переместить население какого-нибудь рабочего посёлка на кладбище в полном составе за пять лет, но внешне такие люди себя никак не выдают. Бывалые криминалисты вычисление преступника сравнивают с выигрышным числом в лотерее, которое становится известным только после розыгрыша тиража, когда оно уже выпало. Игроки на него смотрят и недоумевают: «Вот же оно! Как же мы его не угадали? Чего уж проще было понять, что другого и быть не могло, это очевидно». Когда преступление уже совершено, людям кажется, что у бандита «морда такая неприятная», «на лице всё написано». А надо-то угадать ДО совершения преступления – вот в чём проблема.

Но наш рассказ посвящён мату, поэтому вернёмся к нему. Если сейчас попробовать изъять матерщину из нашей речи в приказном порядке, многие будут вынуждены совсем замолчать, потому что уже не знают другого языка. Молодые люди и очаровательные девушки, матери семейств и взрослые мужчины, пенсионеры и школьники повсеместно громко, четко и ясно изъясняются самым грязным матом, не обращая внимания на окружающих. Они, похоже, просто не знают других слов и уже не в состоянии обходиться без матерщины. Некоторые настолько привыкли к заборным словечкам в своей и чужой речи, что их прямо-таки шокирует отсутствие оных в чьей-либо речи и даже вызывает чувство благородной брезгливости. «Его речь несовременна!» – со знанием дела фыркает какая-то дамочка-критикесса, доцент филологических наук в адрес писателя, который не использует мат в своих произведениях. Чего уж тут от простых смертных ждать?

Появились «деятели от искусства», которые рисуют мужской половой член на пролёте Литейного моста, а другие «искусствоведы» дают им за это премию в какой-то там номинации. На церемонии награждения зал самозабвенно скандирует название изображённых причиндалов на букву «хэ». Вроде бы взрослые солидные граждане с высшим гуманитарным образованием, а уподобились прыщавым юнцам, зацикленным на размерах своего «хозяйства», которое если уж изображать, то чтоб за версту было видно. Психиатры и сексопатологи утверждают, что с возрастом эта «прыщавость» поведения проходит. Должна проходить, во всяком случае. Ан не тут-то было. И эти несчастные ещё рассуждают о тенденциях в современном искусстве, считают себя «законодателями» в области культуры? А на самом деле просто пытаются, задрав штаны, угнаться за молодостью, как они её себе представляют. И выглядят при этом настолько жалко, что даже критиковать их как-то неудобно.

Конечно, люди всегда матерились. Была определенная прослойка граждан на грани утраты человеческого облика, которые изъяснялись подобным образом. Но они себе это позволяли, как правило, в состоянии алкогольной интоксикации. А не будучи пьяными, подбирали другие слова. Ну, бывало ещё, что кирпич там на ногу упадёт или в состоянии нервного напряжения словцо какое вырвется. Но сегодня матом лают прямо и без обиняков, будучи абсолютно трезвыми и в самых спокойных, не экстремальных ситуациях.

До революции ломовые извозчики традиционно орали и ругались, но такое поведение было составляющей частью их профессии, когда не было никаких дорожных знаков и звуковых сигналов на транспорте. И сравнение с таким поведением было позорным, поэтому большинство населения тогдашней России не стремилось им тупо подражать. Теперь же не малограмотные извозчики, а люди образованные так и норовят показать свою культуру во всей красе, изрыгая маты. И мало того, они это называют «быть ближе к народу». То есть себя давно народом не считают, но тут решили «сблизиться с корнями». И на их «барский» взгляд народ больше ничего не умеет, как материться и пьянствовать. По их разумению народ и быдло – братья-синонимы. О, они эту гипотезу будут отстаивать с пеной у рта! А заодно и с матами, особенно под водочку.

Да, умела «приложить по матушке» и советская интеллигенция. Но это было уместно, а порой остроумно. И только в своём тесном кругу, но никак не в публичном пространстве улицы, магазина или даже сцены. Не было такого, чтобы матерщина звучала со всех сторон. В советские годы существовал могучий и насыщенный пласт подпольной, неформальной культуры, были такие фигуры, как Высоцкий, Галич, Аркадий Северный и многие другие. Они выступали неофициально, пели песни, тексты которых не проходили никакой цензуры, не рассматривались худсоветами. Они могли себе позволить написать, пропеть, сказать всё, что угодно. Тем не менее в их творчестве практически отсутствует матерщина. Северный выступал с матерными частушками – очень остроумными, надо сказать, в противовес нынешнему бесцветному «мату ради мата», – но это был один-единственный номер в его репертуаре. У других авторов тоже изредка встречались ненормативные словечки, но они именно потому отчётливо запоминались, что были исключением. Почему так было? А потому что понимали: публике это не нужно, это не будет воспринято, нет спроса на такую лексику. Хотя все и знали такие слова, но не пользовались ими. Потому что, как это не парадоксально, им никто не мог запретить пользоваться матом в своём творчестве. Но… не позволяла внутренняя культура, воспитание и личное чувство меры. Ответ найден: нынче нет ни этой самой внутренней культуры, ни вкуса, ни такта, ни воспитания. Нет даже представлений, что это такое и как это в себе культивировать. Эта внутренняя культура и есть самый главный цензор свободного человека. Но сейчас такие представления о свободе не поймут: «Знать все матерные слова и не пользоваться ими? Ну, это уж слишком!». Это как в одном перестроечном анекдоте советский человек за границей набрасывается на шведский стол, пытаясь сразу съесть все продукты, какие он видит на нём: «Столько жратвы и оставить хоть что-то не тронутым?».