История Англии для юных - Чарльз Диккенс

Кранмера, Ридли и Латимера привезли в Оксфорд поспорить о мессе с комиссией из священников и докторов богословия. Обходились с ними постыдно: известно, что ученые мужи из Оксфорда свистели, шикали, рычали и вели себя бог знает как, но только не по-ученому. Узников возвратили в темницу, а затем допросили в церкви Святой Марии. Виновными признали всех троих. К шестнадцатому октября приготовили еще один страшный костер, на этот раз для Ридли и Латимера.

Двое этих добрых протестантов приняли свои муки в городском рву, вблизи Бейллиол-Колледжа. В этом ужасном месте оба они коснулись губами столбов и обнялись. Затем один ученый богослов, взойдя на кафедру, отслужил молебен, начав со слов: «И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы». Как подумаешь, что человека можно с любовью сжечь заживо, так сразу и представляешь себе бесстыжую физиономию этого ученого мужа. Ридли хотел ответить богослову, но ему не позволили. Когда Латимера раздели, под одеянием у него оказалась новая плащаница. Веруя, что умирает за правое и великое дело, гордым красавцем предстал Латимер перед теми, кто только что ввдел его согбенным старцем. Зять Ридли принес к месту казни мешочки с порохом и привязал их к телам обоих священников, прикованных цепями к столбам. Затем подожгли костер, бросив в него лучину. «Устраивайтесь поудобнее, мастер Ридли, — сказал Латимер в этот страшный миг, — и будьте мужчиной! Господь поможет нам сегодня зажечь в Англии свечу, которая, я убежден, уже никогда не потухнет!» А потом люди увидели, как он пошевелил руками, будто ополоснул их в огне, и погладил ими свое старческое лицо, и услышали, как он воскликнул: «Отец Небесный, прими мою душу!» Смерть Латимера была быстрой, но огонь погас, едва опалив Ридли ноги. Прикованный к железному столбу, он был все еще жив и восклицал: «О, я никак не сгорю! О, Бога ради, помогите мне сгореть!» Зять его подкинул дров, но несчастный все равно отчаянно кричал: «О, я никак не сгорю, я никак не сгорю!» И только вспыхнувший порох положил конец его мучениям.

Пять дней минуло после этой душераздирающей сцены, и сам Гардинер, представ перед Всевышним, держал отчет за все жестокости, творившиеся при его попустительстве.

Кранмер был еще жив и сидел в тюрьме. В феврале за него снова взялся Боннер, епископ Лондонский, еще один кровопийца, охотно подменявший в свое время Гардинера, когда тот утомлялся от своей работы. Кранмера лишили духовного сана, позволив ему умереть своей смертью. Но на свете не было человека более ненавистного королеве, и в конце концов и его было решено опозорить и уничтожить. Точно известно, что королева и ее муж лично позаботились об этом, письменно потребовав от совета, чтобы тот поменьше прохлаждался, а страшных костров разжигал побольше. О Кранмере было известно, что характер у него не железный, и его пробовали хитростью вернуть к нереформированной вере, подсылая к нему ловких людей. Священники и монахи навещали его, морочили ему голову, оказывали знаки внимания, уговаривали, давали денег на обустройство в тюрьме и, стыдно сказать, выудили у него ни много ни мало — шесть отречений. Но когда Кранмера все-таки повели на костер, он показал себя с самой лучшей стороны и славно завершил свой жизненный путь.

Окончив молиться, доктор Коул, служивший в тот день (а он был одним из тех хитрецов, что обхаживали Кранмера в тюрьме), попросил его публично отречься от своей веры. Коул ожидал, что Кранмер назовет себя католиком. «Я отвечу, к какой вере принадлежу, — согласился Кранмер, — и сделаю это по доброй воле».

Повернувшись к людям, он достал из рукава своего одеяния листок с молитвой и прочел ее вслух. Потом опустился на колени, стал читать «Отче наш», и все собравшиеся вторили ему. Поднявшись, Кранмер сказал, что верует в Библию, а недавно подписанные им бумаги лживы, но коли он подписывал их правой рукой, то ее и сожжет первой, взойдя на костер. Что же касается папы, то он не признает его и объявляет врагом Господа. И тут благочестивый доктор Коул велел стражникам заткнуть еретику рот и увести его.

Кранмера увели и приковали к столбу, и он поспешно сбросил с себя одежды, готовый отдаться пламени. Так, с непокрытой головой, стоял он перед толпой, и ветер трепал его седую бороду. Теперь, когда самое страшное стало неизбежным, Кранмер еще раз коротко и ясно сказал, что отречение его было ошибкой, и тогда один господин, отвечавший за казнь, велел своим людям поторопиться. Костер разожгли, и Кранмер, в подтверждение своих слов, протянул вперед правую руку, воскликнув: «Эта рука ослушалась!», и держал ее в огне, пока она не сгорела. Сердце Кранмера уцелело и было найдено среди пепла, а имя его всегда будет памятным в истории Англии. Кардинал Пол в честь события отслужил свою первую мессу и назавтра стал вместо него архиепископом Кентерберийским.

Муж королевы жил теперь почти всегда за границей, в своих собственных владениях, и грубо насмехался над ней в кругу своих приближенных, но, вступив в войну с Францией, явился в Англию за поддержкой. Англия ужасно не хотела ради него ввязываться в войну с Францией, однако случилось так, что в это самое время король французский приказал своим войскам высадиться на английском берегу. Так, к большой радости Филиппа, война была объявлена, и королева принялась собирать на нее средства самыми негодными способами. Вернуть деньги не удалось, — французский герцог Гиз занял Кале и англичане потерпели сокрушительное поражение. Потери, понесенные англичанами во Франции, ущемили достоинство нации, и королева не смогла оправиться от этого удара.

В Англии тогда свирепствовала злая лихорадка, и я без всякого сожаления пишу о том, что королева подхватила эту хворь, и ее смертный час пробил. «Когда я умру, — сказала она тем, кто ее окружал, — вы увидите, что в сердце моем навечно запечатлелось слово Кале». А по-моему, если что-то в нем и впрямь запечатлелось, то это имена Джейн Грей, Хупера, Роджерса, Ридли, Латимера, Кранмера, а также еще трех сотен несчастных и в их числе шестидесяти женщин и сорока детей, сожженных заживо за четыре года ее жесточайшего правления. Впрочем, достаточно того, что имена эти запечатлелись в Небесах.

Королева скончалась семнадцатого ноября 1555 года на сорок четвертом году жизни, не просидев на троне и пяти лет. Кардинала Пола лихорадка унесла на следующий день.

Женщина эта получила известность как королева Мария Кровавая, и как Марию Кровавую ее всегда будут вспоминать в Великобритании с содроганием и ужасом. Она оставила по себе такую дурную память, что спустя какое-то время нашлись писатели, пожелавшие за нее вступиться, показав, что в целом была она доброй и веселой правительницей! «И так по плодам их узнаете их», — сказал наш Спаситель. Костры да столбы — вот какие плоды принесло правление этой королевы, и по ним мы узнаем ее.

Вся страна вздохнула с облегчением, когда члены совета отправились в Хатфилд, чтобы провозгласить новой королевой Англии принцессу Елизавету. Уставший от варварского правления Марии народ с надеждой и радостью взирал на новую повелительницу. Нация словно очнулась от страшного сна, и небо, надолго скрывшееся за дымом костров, на которых людей поджаривали живьем, снова просветлело.