Произведение в алом - Густав Майринк

- Ваше имя... гм... Атанасиус Пернат, и вы занимаетесь... - для пущей важности он скосил свои не знающие покоя близорукие глаза на пустой лист бумаги, - гм... резьбой по камню... Нда-с, по камню...

Торчащий из-под соседнего стола протез вдруг ожил, даже слегка потерся о ножку стула, и, чу, заскрипело бойкое перо... Я подтвердил:

- Пернат. Резьба по камню.

- Нуте-с и славно, и славно, господин... гм... Пернат... вот мы и вместе, господин... гм... да, да, ну конечно, Пернат... вместе, тэк сказать, с глазу на глаз...

Господин советник стал внезапно сама любезность, как будто только что получил радостную весть, - протянул мне обе руки и самым презабавным образом принялся строить из себя эдакого своего в доску парня.

- Нуте-с, господин Пернат, давайте без церемоний. Не будете ли тэк любезны поведать нам, чем вы изволили заниматься последние... гм... дни?

- Думаю, это вас не касается, господин Очин, - холодно отрезал я.

Зажмурив глаза, тот немного помедлил и вдруг как выстрелил:

- Как долго длится интрижка графини с этим... гм... с этим Савиоли?

Чего-то в этом роде я и ждал, а потому даже бровью не повел.

Обрушив на мою голову град путаных, составленных по всем правилам юридического крючкотворства вопросов, единственное назначение которых сводилось к тому, чтобы сбить подследственного с толку, советник с помощью хитроумных уловок попытался поймать меня на противоречивых показаниях, однако я, хоть сердце и билось от ужаса под самым горлом, не дал себя запутать и упрямо настаивал на том, что знать не знаю и ведать не ведаю ни о каком Савиоли, а с графиней хоть и знаком с детства, но знакомство наше шапочное, случившееся лишь благодаря рекомендациям моего давно почившего отца.

- Ну а в последнее время, - поведал я, простодушно хлопая глазами, - госпожа Ангелина по старой памяти иногда заказывает у меня какие-нибудь ювелирные безделушки. Только и всего...

При этом я очень хорошо чувствовал, что господин Очин не верит ни единому моему слову и внутренне кипит от бессильной ярости, не имея возможности выбить из меня нужные ему сведения.

Задумавшись на минуту, он ухватил меня за лацканы, притянул к себе и, предостерегающе ткнув пальцем в сторону левого стола, конфиденциальным шепотом прошипел мне в самое ухо, доверительно обрызгав его при этом слюной:

- Атанасиус! Ваш покойный отец был моим лучшим другом. Мой священный долг спасти вас, Атанасиус! И клянусь вам памятью вашего незабвенного батюшки, я приложу все свои силы, чтобы вызволить вас отсюда, но вы должны мне все как на духу рассказать о графине. Слышите - все!

Пытаясь понять, куда он клонит, я с самым невинным видом громко спросил:

- Вы что же, хотите сказать, что можете меня спасти?

Протез в раздражении топнул. Советник стал пепельно-серым от злости, ощерил острые зубы, но так ничего и не сказал -застыл, обдумывая следующий ход. Я знал, что коварный выпад не заставит себя долго ждать - этой своей манерой вести разговор, каждые пять минут непредсказуемо меняя его ход и тональность, этот судейский хорек поразительно напоминал

Вассертрума, - и настороженно молчал, с недоумением наблюдая за неуклюжими маневрами какой-то козлиной физиономии, тщетно пытавшейся незаметно подглядывать из-за высокой бумажной гряды соседнего стола: судя по всему, это и был таинственный обладатель деревянной культи...

Внезапно советник рявкнул:

-Убийца!

Утратив дар речи, я оцепенел.

Недовольно скривившись, козья рожа вновь сокрылась средь неприступных бумажных вершин.

Советника тоже, казалось, несколько смутило мое непроницаемое спокойствие, однако, не подав вида, он подвинул мне жалобно застонавший стул и велел сесть.

- И тэк, вы отказываетесь, господин... гм... Пернат, давать интересующие меня сведения о... гм... графине?

- Да я бы с превеликим удовольствием, господин Очин, но, увы, не могу их дать по той простой причине, что не располагаю оными. По крайней мере, той информации, кою вы ожидаете от меня получить, у меня, увы, нет: во-первых, я не знаю никого по имени Савиоли, а во-вторых, абсолютно убежден, что все эти клеветнические слухи, будто бы госпожа графиня изменяет своему законному мужу, не имеют под собой никаких серьезных оснований.

- И вы готовы подтвердить свои слова под присягой? У меня перехватило дух.

- Разумеется! Когда вам будет угодно.

- Отлично. Гм... Нда-с...

Воспоследовала продолжительная пауза - похоже, пытливая мысль господина Очина работала с удвоенной силой.

Когда же этот прожженный крючкотвор вновь поднял на меня свои сощуренные глазки, его крысиная мордочка сморщилась в таком неподдельном сострадании, что мне невольно вспомнился ироничный панегирик Харузека «священному культу театрального действа», но вот «лучший друг моего незабвенного батюшки», до глубины души оскорбленный моим недоверием, заговорил, и, конечно же, его проникновенный голос дрожал от с трудом сдерживаемых слез:

- О Атанасиус, облегчите вашу душу, мне, старому доброму другу вашего батюшки, вы можете это сказать... Да, да, Атанасиус, мне - тому, кто в долгие зимние вечера, когда за окном завывала вьюга, не раз укачивал вас вот на этих самых руках... - Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться этому шуту гороховому в лицо: он был старше меня лет на десять, не более! - Не правда ли, Атанасиус, ведь это было непредумышленное убийство, про сто вы вынуждены были защищаться?..

Козья морда выглянула опять.

- Убийство?.. Защищаться?.. Но от кого?.. - недоуменно переспросил я.

- Ну от этого... как его?.. - Советник сделал вид, что пытается вспомнить выпавшее из головы имя, и вдруг выпалил мне в лицо: - От Цотманна!

Удар был нанесен исподтишка и застал меня врасплох: Цотманн... Цотманн... Ах да, часы! Это имя было выгравировано на крышке «хамометга»...

Я почувствовал, что бледнею: проклятый Вассертрум подсунул мне краденые часы, чтобы навлечь на меня подозрение в убийстве!

Судейский хорек, гордый тем, что ему удалось наконец меня «расколоть», тут же сбросил свою сочувственную маску, глазки его довольно сощурились, острые зубки хищно ощерились:

- Тэк вы признаетесь в убийстве, Пернат?

- Помилуйте, все это - досадное недоразумение, ужасная ошибка. Ради бога, выслушайте меня, господин советник, я вам сейчас все объясню... - вскричал я.

- Сначала вы мне выложите все, что вам известно о супружеской измене госпожи графини, - резко осадил он меня. - И имейте в виду, Пернат, только чистосердечное признание облегчит вашу участь... Гм... Нда-с...

- Какая «супружеская измена»?! Господин советник, я уже все вам сказал, и мне нечего больше добавить: репутация госпожи графини безукоризненно чиста.