Тень Аламута - Андрей Басирин

Мелисанда плеснула себе в лицо из тазика. Аршамбо постарался на славу: вода обжигала кожу.

— Какие вы всё-таки милые, добрые мои рыцари. Я вас так люблю!

Аршамбо зарделся. В те жестокие времена женщинам приходилось скрывать свои мысли. Умеренность во всём — таков был девиз выживания. Не одна благородная госпожа надменно наморщила бы носик при виде столь яркого проявления чувств.

Ну и пусть! Ее хранят лучшие на свете рыцари. Грех не сказать им об этом.

— Пожалуйста, сударыня. — Аршамбо торжественно подал девушке полотенце. (Он и о такой мелочи позаботился! Чудо!) — Должен предупредить вас: я привел одного человека. Он очень хочет вас видеть.

— Пожалуйста! С вами мне ничто не страшно.

— Прекрасно. — Аршамбо выглянул за дверь: — Входите, сударь. Она согласна с вами переговорить.

Гостя пришлось чуть ли не тянуть за руку. Гуго де Пюизе, рыжий оруженосец коннетабля, отчаянно смущался. В Иерусалиме он был совсем другим.

— Мелис, — робко начал он. — Ваше Высочество! Какое счастье для меня…

— Мерзавец! — Девушка шагнула к нему и влепила пощечину. — Какая же ты сволочь! Будь я мальчишкой, давно бы вызвала на поединок!

— Мелис? — ахнул он. — Что ты несешь?!

— Предатель! Меня в тюрьму бросили, пытать хотели, а ты…

Ну да, да… Если день не задался, если глаза с утра на мокром месте, любое королевское достоинство побоку. Мелисанда крепилась, сколько могла, но слезы всё равно потекли по щекам.

— Господи, Мелис! — юноша бросился на колени. — Я же не знал! Честно! Де Бюр в Триполи в тот же день умчался. Я бегал как проклятый — собирались словно на пожар… Клянусь яйцами святого Анто… — Он покосился на Аршамбо и благоразумно проглотил обрывок фразы. — Дворня болтала, что ты с матерью сцепилась. Но это же пустяки!

Мелисанда сузила глаза:

— Застенки тебе пустяки?! А что Незабудка со мной сделать хотел — тоже? Они б из меня… ремней… урода бы сотворили!

— Но… Мелис… я же не знал! Честно! Я бы… руками и ногами!..

— Убирайся, предатель! Уходи! Видеть тебя не могу.

Оруженосец попятился. В лице ни кровинки, только след пятерни на щеке.

— Прости, Мелис! Я… я уйду, честно… Но ты только прости!..

— Хорошо. Я тебя прощаю, — голос Мелисанды звучал ровно и бесстрастно. — А теперь убирайся.

Гуго закусил губу, повернулся и убежал. Принцесса всхлипнула и вновь прижалась щекой к плащу магистра.

— Сир Аршамбо, — негромко приказал де Пейн.

— Я, мессир!

— Мы с принцессой отправляемся в штаб-квартиру ордена. Ты же волен поступать по своему усмотрению.

Храмовники обменялись взглядами. В глазах командира Аршамбо прочел недостающее.

— Клянусь яйцами святого Антония, — четко отрапортовал он, — я всё сделаю как надо.

— Тогда исполняй.

Храмовник умчался вслед за юным оруженосцем.

— Пойдемте, сударыня, — предложил магистр. — Думаю, к часу девятому он нагонит нас и доложит, как исполнил задание.

Магистр ошибался. В этот день Мелисанда больше не встретила Аршамбо. Равно как и других храмовников.

Охота началась.

Сорок… нет, уже тридцать девять бандитов рыскали по городу, разыскивая храмовников. Габриэль строго-настрого запретил своим подчиненным убивать рыцарей. Его замысел состоял в том, чтобы расправиться с орденом силами антиохийской стражи. Сам того не ведая, Аршамбо сильно помог ему. Коннетабль Бертран, конечно же, не забыл, как его в присутствии воспитанника обещали наградить добрым пинком. Снисхождения ждать не приходилось.

Аршамбо и рыжий оруженосец гуляли по улицам Антиохии. Путь их лежал в сторону церкви Святого Петра. Только-только на колокольне отзвонили час шестой, и невиданная жара разлилась в полинялом небе. Лихое весеннее солнце золотило волосы оруженосца. Путники находились в благостном настроении. Гуго нес пакет с пирожками, Аршамбо — бутыль вина.

— Нет, парень, — объяснял храмовник. — Всё проще. Она ведь женщина. И пусть у нее в родне полно всяких хренов с горы. Принцесса не принцесса — какая разница? Тебе бы выждать, — он приложился к бутыли. — Выждать, клянусь розами святой Дорофеи, совсем чуть-чуть. Пока ее совесть заест.

— Но, сир Аршамбо! Она ведь считает меня трусом и предателем.

— Отринь печали, — храмовник покровительственно похлопал мальчишку по плечу. — Я-то знаю, как оно бывает. Главное, чтобы в сердце предательства не было.

Мальчишка вздохнул. Он уезжал из Иерусалима в полной уверенности, что с Мелисандой всё в порядке. Единственное, в чем его можно было упрекнуть, что он не зашел попрощаться. Но ведь оруженосцу не так-то просто встретиться с принцессой.

А Мелис в это время сидела в тюрьме. И над ней глумился Незабудка. При мысли о палаче на скулах мальчишки выступили желваки. О, горько пришлось бы мерзавцу, останься он жив!

— Я бы вообще советовал тебе… Что там за шум?

Совет Аршамбо остался невысказанным. У церкви Святого Петра бесновалась толпа. Забияка со стажем, храмовник хорошо отличал оттенки народного беспокойства. Гомон в духе «батюшки, грабят!» он никогда бы не перепутал с «турки на стенах! всем к оружию!».

Сейчас же происходило нечто непривычное. Расцвет инквизиции миру еще предстоял. До дня рождения Торквемады оставалось лет триста, так что храмовник не сразу понял, что творится.

— Огню, — орали зеваки, — огню бесовскому кланяется!

— Мочой умывается! Христа ругал, паскуда!

Дело пахло дракой и безобразием. Аршамбо оживился. И первое, и второе он обожал.

— Пойдем, — бросил он спутнику. — Надо разобраться.

Разбирательство длилось недолго. Из толпы выскользнул замурзанный постреленок лет пяти-шести.

— Дядя Аль Аббас! — радостно завизжал он, бросаясь к храмовнику.

— Гасан? Что ты здесь делаешь? — Ребенок ухватил рыцаря за полу плаща:

— Дядя Аль Аббас! Там кафила поймали!

— Кафила? А, кафира! Неверного. Ну пойдем, посмотрим.

Поймали — это звучало слишком громко. На ступенях стоял великан в полосатом халате, с посохом в руках. Великан насмешливо скалился. На него наседал оборванец с повязкой на левом глазу.

— Это вы, сволочи, Христа продали! — разорялся он. — Огнепоклонники! Сучьи выкормыши!

В вопросах веры нищеброд разбирался слабо. По если бы каждая сильная глотка принадлежала праведнику, то Царствие Небесное на земле наступило бы уже много веков назад.

— Осади назад! — рявкнул Аршамбо. — В сторону, хамье!