Цивилизация. Новая история Западного мира - Роджер Осборн

В центре и во главе этой обширной сети священников, епископов и священных орденов, как цементирующее и фокусирующее начало всего западного христианства, восседал папа римский. Наследовавший свой сан от святого Петра по апостольской линии, папа являлся священной фигурой, законодателем и наместником Бога на земле. Находясь на расстоянии от большинства своих духовных подданных, он оставался символом их веры.

Монолитность этого грандиозного института, несмотря на его доминирующую роль в жизни средневековых европейцев, не очень вяжется с нашими представлениями о той поре. Однако, когда мы обращаем внимание на средневековую церковь, пытаясь обнаружить доказательства ее слабости и приметы надвигающегося кризиса, нас не должны сбивать столку ни Лэнгленд, Боккаччо или Чосер с их безжалостными насмешками над чревоугодием нищенствующих братьев или похотливостью монахинь, ни периодические всплески истового аскетизма, ни открытые вызовы клерикальному авторитету. Во многом сила ортодоксального средневекового христианства базировалась именно на разумном балансе терпимости и давления, разнообразия и единообразия, и в примерах здоровой критики церкви куда оправданнее видеть доказательство ее внутренней устойчивости, нежели слабости. Как бы то ни было, некоторые события и тенденции, легшие в основание постреформационного западного мира, действительно уходят корнями в средневековье.

В 1305 году вновь избранный папа Климент V, француз, решил перенести свою резиденцию из Рима в Авиньон, тогда представлявший собой полусамостоятельный протекторат Франции. Пять следующих пап продолжали руководить церковью из Авиньона, где им, возможно, ввиду удаленности от политической борьбы, удалось поднять уровень внутрицер- ковной администрации на невиданную прежде высоту. Отладив сбор налогов со множества бенефиций, разбросанных по всей католической Европе, церковь начала получать огромные доходы, а усиление контроля над местными епархиями упрочило ее централизацию. Однако выигрыш от возросшей эффективности церковного управления перевешивался негативным влиянием других факторов. Папы–французы не устраивали ни англичан, находивших в состоянии войны с Францией, ни итальянцев, традиционно удерживавших римский престол в своих руках; европейские монархи и графы выражали неудовольствие величиной налогов, утекавших из их владений в казну церкви (и карманы флорентийских банкиров); наконец прелатам и епископам на местах также не нравилось расставаться с самостоятельностью. Местные власти, как светские, так и духовные, в первую очередь в Англии и Германии, попросту отказывались выполнять папские указания. Когда в начале XIV века император Людвиг Баварский был отлучен от церкви папой Иоанном XXII (желавшим видеть на месте Людвига его соперника и, вдобавок, умудрившимся навлечь своими толкованиями вероучения обвинения в ереси от авторитетных богословов), большинство немецких епископов не послушались духовного начальника и сохранили преданность императору. Враждебность к авиньонским папам со стороны жителей германских, британских и нидерландских земель и обычно благосклонное отношение к ним со стороны Франции и Италии обозначили линии будущего религиозного раскола.

В1376году папа Григорий VI оставил Авиньон и переселился обратно в Рим. Когда два года спустя он скончался, огромная толпа собралась у стен конклава с твердым намерением не допустить избрания на высшую церковную должность не- итальянца. Новый понтифик, хотя и итальянец, обнаружил свою строптивость, и через несколько месяцев весь состав коллегии за исключением трех кардиналов удалился из Рима, чтобы избрать еще одного папу, Климента VII, который не преминул тут же укрыться в Авиньоне. Ситуация оставалась патовой до Пизанского собора 1409 года, низложившего обоих пап и избравшего нового. Однако, поскольку два действующих папы отказались уступить решению собора и снять с себя полномочия, церковь, имевшая на сей раз трех враждовавших друг с другом высших лиц, только усугубила хаос, в котором находились ее дела. В конечном счете проблема была улажена (пусть и не к всеобщему удовлетворению) в 1415 году на Констанцском соборе, где светским властям удалось переломить традицию и навязать свое решение церкви. По этому историческому решению церковный собор, составленный из национальных делегаций, провозглашался источником Божественной власти и потому имел окончательное слово в вопросе о назначении папы. Хотя в течение XV века папство мало- помалу вернуло себе главенствующую роль и оттеснило собор от реального руководства, авиньонский раскол позволил национальным церквям продемонстрировать свой политический потенциал, а сопровождавший его фарс заставил сильно померкнуть ореол святости, окружавший фигуру папы.

В то время как национальные монархи подчиняли своему растущему влиянию позднесредневековую Европу, локальные политические процессы, происходившие на уровне городов и областей, также способствовали разрушению доверия к католической церкви. Средневековые города зачастую представляли собой административные анклавы внутри сельских территорий, контролируемых владетельной знатью (см. главу 7), однако во многих епархиях важнейшие церковные назначения оставались прерогативой древних аристократических династий. Поскольку в таких обстоятельствах не имели голоса даже зажиточные городские купцы, но при этом материальное, политическое и хозяйственное — не говоря о духовном — присутствие церкви все еще было важнейшим фактором городской жизни (в Майнце, например, клирики составляли четверть населения), — сохранение подобной наследственной привилегии вызывало все большее сопротивление со стороны как простых горожан, так и их вождей. На епископов, деканов и священников начинали смотреть как на чужаков, представляющих непрошенную власть.

Фоном, на котором происходил раскол XIV века, являлись война и чума, еще сильнее ослабившие авторитет официальной церкви. Бросавшаяся в глаза беспомощность церкви перед лицом Черной смерти, поразившей Европу в 1348 году (на протяжении четырех десятилетий от нескольких эпидемических волн бубонной, септической и легочной чумы умерло от трети до половины населения континента), понизила ее престиж в глазах простого народа и способствовала распространению мистических идей среди христианских мыслителей, в числе которых можно вспомнить Уолтера Хилтона, автора «Облака неведения», Юлиану Норвичскую, Екатерину Сиенскую, Анджелу из Фалиньо, Иоганна Таулера и Фому Кемпийского. Эти религиозные авторы, вместе с единомышленниками из devotio modema и других подобных движений, считали, что приближение к тайне Бога должно происходить посредством личного переживания и размышления, интимного общения с собственным духовным миром, к которому имеет мало отношения огромная структура, воздвигнутая церковью. Столетняя война между Англией и Францией (1337–1453) стала важным дополнительным стимулом развития у западноевропейцев чувства национальной принадлежности и еще сильнее подстегнула процесс трансформации средневекового «крещеного мира», сплоченного властью франкских сюзеренов, в мир, разделенный между национальными монархами и подотчетными им национальными церквями.

Всеоткрытость средневекового христианства допускала существование множества разных толкований, если только они не оспаривали авторитет единой церкви. На всевозможных визионеров, уличных проповедников и пророков, когда их влияние не переходило определенных границ, чаще всего не обращали внимания. Однако в христианстве всегда было достаточно людей, убежденных, что жизнь верующего должна быть подражанием земной жизни Христа — лишенной мирских богатств, проводимой в бедности и целомудрии. Хотя средневековое монашество сумело встроить эту радикальную тенденцию в упорядоченную структуру католичества, время от времени она все же вырывалась наружу.