«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Человек ко всему привыкает, приспосабливается и, как только позволяет обстановка и создаются благоприятные условия, находит время заниматься собой, причем не всегда эти дела благородные. Надо сказать, что Пстыго очень ревностно следил за состоянием воинской дисциплины в полку. В этом он опирался на партийные кадры, проводившие воспитательную работу с личным составом, хорошо понимая, что одним из главных условий высокой боеспособности полка является воинская дисциплина. Со всеми нарушениями он разбирался лично. Но, несмотря на строгость Ивана Ивановича, что-нибудь да случалось.

Был в 1-й АЭ воздушный стрелок Трушков. Как-то хорошо отобедав и пропустив стаканчик самогона, он возвращался в эскадрилью и на узкой тропинке нос к носу столкнулся с шедшим навстречу командиром полка. Иван Иванович, видя, что Трушков не собирается посторониться, чтобы мирно разойтись, спросил у него: «Кто кого должен пропустить – командир полка воздушного стрелка или наоборот?» Трушков, нисколько не смутившись, нагло ответил: «Конечно, командир!» Возмутившись, Иван Иванович стал его стыдить. Но не тут-то было. Считая себя правым, наглец осмелился заявить: «У тебя нос немного свернут в одну сторону, так я сейчас врежу по нему и заверну в другую». Нос у Пстыго действительно был смещен в сторону. В 1941 году он воевал на Южном фронте. В одном из вылетов его Су-2 был сбит. При падении самолета Иван Иванович получил травму носа, а вот штурман его погиб.

Такого хамства Пстыго стерпеть не мог. Он схватил стрелка за шиворот и штаны и одним махом перебросил его через плетень в огород. Трушков, оправившись от встряски, потянулся к кобуре пистолета. И.И. увидел это и, памятуя о случае с Марченко, бросился бежать. Свидетелей происшедшего не было. Об этом мы узнали на следующий день от самого командира, который, собрав всех воздушных стрелков, стал песочить Трушкова. Ругал его так, как мог ругать, пожалуй, только он, используя весь словарный запас ненормативной лексики. Ругая, вел себя, как артист на сцене, улавливая реакцию присутствовавших на разборе. Короче, довел виновника до слез. Все ждали, чем для Трушкова закончится разнос. Воздушным стрелком он был хорошим, являлся ветераном полка, летавшим с командиром эскадрильи. Терять такого мастера командиру не хотелось. Поэтому никакого дисциплинарного наказания он не получил. Дело ограничилось разносом.

Я на разборе не присутствовал и узнал о нем от начхима полка Давида Григорьевича Шапиро, с которым был в неплохих отношениях. По возрасту он годился мне в отцы, имел богатый жизненный опыт и понимал толк в людях. Короче, был авторитетным человеком, к мнению которого прислушивались. Особенно он восторгался умением Ивана Ивановича метко и красиво высказывать свою мысль и прочил ему в будущем высокое служебное положение. Как показало время, Шапиро не ошибся – Пстыго стал маршалом авиации. Свое обещание, данное командиру полка, Трушков сдержал. В дальнейшем он не допускал нарушений воинской дисциплины. За боевую работу был награжден правительственными наградами. Когда ему напоминали о том случае, смущался и говорил «Было дело, дал маху по пьянке. Стыдно об этом и сейчас вспоминать». Несмотря на свою молодость, я всегда присматривался к тем, с кем общался, и критически оценивал их качества. Разумеется, не избежал этого и Пстыго. Сравнивал его с предшественниками, начиная с Цветкова, первого командира 951-го полка. Больше, конечно, сравнивал с Хромовым и другими командирами полков нашего корпуса, отзывы о которых слышал от знакомых.

У каждого из них были свои особенности, и все же в чем-то они были схожи. Но Иван Иванович – это уникум, о котором трудно рассказывать, его надо знать, служить с ним. Тогда будешь иметь представление об этом человеке. Таким ли должен быть командир полка? – спрашивал я сам себя. И ловил себя на мысли – да, именно таким, хотя и у него не все было идеально. Но без недостатков, как известно, людей не бывает. Полком он командовал около года. Этого времени вполне достаточно, чтобы всесторонне изучить своего командира. За это время я нагнал и даже обогнал его по количеству боевых вылетов. Теперь он не имел морального права называть таких, как я, зелеными юнцами, и он перестал так говорить, как только убедился в нашей способности эффективно выполнять боевые задачи. Хорошо зная, кто что собой представляет, он знал, как говорить с каждым.

Но главным было обеспечение боеготовности полка, способности выполнять поставленные задачи. Этому вопросу он уделял особое внимание. Иван Иванович учил, как надо воевать, как избежать неоправданных потерь. В отличие от своего предшественника учебе он уделял гораздо больше времени, соблюдая методическую последовательность. В результате вышестоящее командование перестало упрекать полк в недостаточно высоком качестве выполнения боевых задач.

Заметно снизились боевые потери. Правда, в это время летный состав уже имел боевой опыт, научился воевать, но заслуга командира в этом очевидна. Несмотря на накопленный опыт, он настойчиво продолжал его обобщать, разрабатывать новые приемы ведения боевых действий, перенимать все лучшее у других. Вопросу обучения летчиков он отводил первостепенное значение и уделял этому столько времени, сколько считал необходимым. Важным элементом боеготовности он считал поддержание высокой воинской дисциплины. Ей он уделял больше внимания, нежели Хромов, а если бы не делал этого, то количество нарушений в полку было бы значительно больше.

Период пребывания полка в Кшиве был богат на события, так как мы простояли там три с половиной месяца и не вели боевых действий. Поэтому я расскажу еще о нескольких происшествиях. Помимо катастрофы Филатова, в 1-й АЭ произошло еще одно летное происшествие. Во время учебно-тренировочного полета на спарке УИл-2 летчик Сукосьян с инструктором командиром эскадрильи Васильевым при заходе на посадку ухитрились сесть на самолет связи По-2, который стоял недалеко от посадочного «Т». Своими колесами «УИл» полностью срезал верхнее крыло По-2. Летчица, увидев, что ее самолет превратился в моноплан, залилась горькими слезами.

Немало времени и усилий пришлось потратить Сукосьяну, чтобы успокоить девушку. Причину происшествия оба объясняли примерно одинаково. Виновниками были оба. Оправдываться не пытались. Сукосьян допустил ошибку в расчете захода на посадку, поэтому к посадочному знаку они подошли с большим недолетом. Васильев, устраняя неточность, дал газ. При этом они настолько разогнали машину, что она стала перелетать за «Т». Вследствие плохого обзора из второй кабины Васильев дал возможность совершить посадку проверяемому, считая, что Сукосьяну лучше видно, куда он садится. Степан действительно видел под собой самолет, но посчитал, что успеет над ним проскочить. Хотя вину за поломку машины сваливали на Сукосьяна, прямая вина лежала все же на Васильеве. Он, как инструктор и командир, согласно существующим положениям нес полную ответственность за безопасность полета. К счастью, при аварии никто не пострадал.

Неприятности на этом аэродроме были и у меня. С наступлением холодных дней, когда морозцем сковало грунт и замерзли лужи, решили немного переместить стоянку самолетов. При установке самолета на новое место я не придал значения смерзшейся земляной колее от колес и решил рулить через колдобины. Они-то и подловили меня. Хвостовое колесо – дутик, как мы его называли, – перекатилось через бугорок колеи, подпрыгнуло, резко ударилось о второй бугорок и продавило фанерное перо хвостового оперения. Инженер полка Перепелица доложил о поломке командиру, отнеся вину за поломку на мой счет. Иван Иванович решил наказать меня рублем.