Уникальный экземпляр. Истории о том о сём - Том Хэнкс

— Я к вам от Димитрия Бакаса.

— От кого? — Костас протирал тарелки и одновременно рассчитывался с посетителем.

— От Димитрия Бакаса. Он сказал, у вас для меня работа есть.

Костас прервал свое занятие и гневно посмотрел болгарину в глаза; для этого, по причине низкого росточка, ему пришлось запрокинуть голову.

— Убирайся вон! — (Те из посетителей, кто понимал по-гречески, стали оборачиваться в их сторону. Те, кто понимал только по-американски, продолжали невозмутимо жевать.) — И чтоб ноги твоей больше тут не было!

Развернувшись, Ассан убрался вон.

Путь до двух средних пальцев — до Центрального парка — был неблизок. В воздухе висела влажная жара; мокрая от пота рубашка Ассана прилипла к спине и не высыхала. Он шел и шел по одной и той же авеню, пока впереди не замигали яркие огни — в том месте, где в урагане людей, автобусов, желтых легковушек и даже верховых солдат (а может, копов) вроде как столкнулись девять улиц. Ассана никогда не заносило в такую плотную толпу, где все люди шли в разные стороны.

В огромном кафе он потратил мелочь на очередную сосиску под названием "HOTDOG" и картонный стакан сладкого ледяного сока: питья вкуснее этого он еще не пробовал, даже кока-кола не шла с ним ни в какое сравнение. Ел Ассан стоя, как и большинство посетителей, хотя мечтал сбросить ботинки. За треугольником улиц и человечества он разглядел здание, в котором узнал кинотеатр: на фасаде безостановочно кружили в погоне друг за другом яркие огоньки. Разглядел Ассан и цену билета: сорок пять центов. Такую сумму составили четыре самые маленькие монетки и одна побольше и потолще, с изображением горбатой коровы на одной стороне. Ассану не терпелось опуститься в удобное кресло и, сняв ботинки, посмотреть фильм. Оставалось надеяться, что фильм будет про Чикаго.

Кинотеатр был подобен храму. Служители, мужчины и женщины, направляли к нужным местам потоки прибывающих — как парочек, так и молодежных компаний, болтливых, громогласных, лающих от смеха. Колонны были прямо как в афинском Парфеноне, на стене красовались золоченые изображения современных ангелов, а бордовый занавес свешивался метров с тридцати.

Не успел Ассан сбросить обувь, как занавес открылся и на экране величиной с корпус "Беренгарии" замелькала короткометражка. Под музыку на экране прыгали и вертелись аршинные буквы, из которых складывались слова, но так стремительно, что Ассан ничего не разобрал. В короткометражке показали танцы дамочек и споры мужчин. Потом началась другая короткометражка, опять же с музыкой и летающими словами. На ринге состязались боксеры, по небу летело множество самолетов. В третьей короткометражке показали очень серьезную женщину, которая произносила очень серьезные речи, потом плакала, а потом припустила по улице, выкрикивая чье-то имя, вот и все. Через пару мгновений экран полыхнул яркими красками, и потешный человечек, переодетый ковбоем, но не настоящий ковбой, а с ним потрясающая брюнетка с ярко-красными губами стали распевать куплеты и отпускать шутки, от которых по всему собору гуляли раскаты смеха. Тем не менее Ассан очень скоро забылся глубоким, беспробудным сном.

Наутро в "Эллинистическом обществе" никого не оказалось. Да и весь город как-то затих, из тоннелей по лестницам поднимались редкие прохожие, многие здания обезлюдели. Отыскав по адресу курсы английского языка на Сорок третьей стрит, Ассан не увидел там ни души, так что попрактиковаться в английском тоже не удалось.

Зато по возвращении в парк Ассану показалось, что обитатели всех зданий, окружавших два средних пальца, стеклись именно сюда — в рощицы, на дорожки, к берегам озера. Повсюду были родители с детьми: в зверинце, на лодочной станции, на ровных дорожках, где можно было гонять в обуви на специальных колесиках, перед концертной эстрадой, где играл оркестр, и на площадках, где носились собаки, а мальчишки гоняли всевозможные мячи.

Собак Ассан любил и мог смотреть на них часами.

Когда день стал клониться к вечеру и небо затянулось тучами, отдыхающие начали собирать вещички, игры в мяч прекратились, и вскоре парк опустел. Зарядил дождь; Ассану повезло найти какую-то арку, чтобы под ней устроиться на ночлег бок о бок с другими неприкаянными, которые подложили под себя картонки и укрылись собственными куртками. Со всех сторон звучали непонятные наречия. У окружающих был совершенно несчастный вид, но Ассан, привыкший ко всему, не унывал. В Старом Свете ему случалось забиваться под опоры мостов, спать в сырой одежде, идти пешком сутки напролет и даже убегать от чужаков с такими же несчастными физиономиями, как у его нынешних соседей. А тут? Ничего особенного.

На другой день Ассана замучил кашель.

— Брюки, наверно, будут тебе впору. — Дороти говорила по-гречески. — И ботинки тоже. Выйди в коридор и примерь все в клозете.

— Как это "в клозете"? — не понял Ассан.

— В туалете. В мужской уборной.

Брюки сели по фигуре вполне прилично. Чужие ботинки не только идеально подошли на его небольшой размер ноги, но и оказались уже разношены. Дороти выдала ему длинные носки, несколько разномастных сорочек, две пары плотных штанов — все это было очень кстати, учитывая, что он несколько дней не снимал свой синий костюм в полоску, который Дороти сейчас забрала, чтобы сдать в чистку.

— А где же тот болгарин, что явился сюда в пятницу? — В офис вошел Димитрий с пакетом выпечных кругляшей с дыркой посредине и картонными стаканами сладкого американского кофе. — Ассан! Да ты вылитый житель Нью-Джерси!

Дороти, стучавшая по клавишам, сегодня поставила другую пластинку. Темп музыки ускорился. "Папа оро папа жеж папа олдж", — проговаривала Дороти.

— У Костаса был? — поинтересовался Димитрий.

Ассан пригубил кофе и чуть-чуть откусил от бублика: вкус оказался приятным, но в горле запершило.

— Был. Он меня послал в задницу. — Через дверной проем Ассан покосился на Дороти, которая, к счастью, не услышала последнюю фразу.

— Ха! Наверно, ты ему не глянулся. Но теперь ты прямо местный парень из Хобокена — хоть сейчас на фестиваль двойников Синатры. — (Ассан не понимал, о чем речь.) — За нашим Костой числится должок, так что возвращайся к нему в забегаловку и растолкуй, что ты от меня. Ты же сказал ему, что тебя направил к нему я, верно?

— Да ему плевать, кто меня направил.

— Растолкуй, что тебя направил я.

И вновь Ассан потопал пешком в центр города; когда он добрался до гриль-бара "Олимпия", там была занята лишь половина мест. Не доставая по-детски короткими ножками до пола, Костас восседал за чашкой кофе на высоком табурете, самом дальнем от входа, и читал газету. Ассан приблизился, ожидая, что Костас оторвется от чтения. Но не дождался.

— Димитрий говорит, вы мне дадите работу.

Костас не поднимал головы.

— Ммм? — переспросил он, записывая карандашом какое-то слово в открытый блокнот. На странице уже было много слов.