Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники - Рональд Фредерик Делдерфилд

Бертье, начальник штаба. Но ни разу в их блестящем прошлом их истинный характер не раскрылся так полно, как в течение следующих двух суток.

Выбор, стоявший перед ними, был не просто выбором между верностью Наполеону и собственными интересами. Он был осложнен рядом других факторов и зависел от ответов на множество вопросов. Станет ли дезертирство более почетным выходом, чем потворство гражданской войне? Может ли Франция расстаться со славой недавнего прошлого и покориться семье, чье имя стало синонимом смирительной рубашки дворянских привилегий? Была ли революция не более чем случайностью, которую сметут под ковер истории? Имеет ли кто-либо из вождей Великой армии право ради гибнущего авантюриста посылать на смерть очередного восемнадцатилетнего мальчишку? Это лишь немногие из вопросов, которые терзали разум таких людей, как Ней, Удино и Коленкур, когда они шли среди лагерных костров, окружавших замок Франциска I. В итоге выбор сократился до трех вариантов: отвернуться от человека, который пятьдесят раз вел их к победе; крепко держаться присяги и до конца выполнять свой долг офицера или же, ни слова не говоря, стушеваться и выжидать момент, когда их поступки скроет пыль рухнувшей империи.

Макдональд никогда не ходил в фаворитах у императора. Он был слишком откровенным, чтобы стать хорошим царедворцем, и заслужил свой жезл тяжелыми ратными трудами. Ему понадобилось много лет, чтобы завоевать свою репутацию упорной, кропотливой, но не слишком блестящей службой. Сейчас, во время кризиса, на поверхность всплыли его истинные качества. Он давал честный совет всякий раз, как тот требовался, а когда нет — молча выполнял свое дело, не задумываясь о том, что может с ним случиться в грядущие годы. Наполеон никогда его не ослеплял своим сиянием. Макдональд думал об императоре как о главе государства и своем командире, совсем так же, как его отец, шотландский горец, относился к Младшему Претенденту до и после Каллодена[8]. Он был резким, неулыбчивым и абсолютно надежным, но его инстинкт до самого последнего момента требовал хранить верность присяге. Отречение необходимо, но оно должно исходить из Фонтенбло, а не из Парижа, где национальные интересы представляли такие люди, как Талейран.

Бертье, начальник штаба, был отлит в совершенно иной форме. Он был телом и душой предан Наполеону двадцать лет, и их военная репутация была неразрывно связана. Уже двадцать лет император служил для Бертье источником указаний и вдохновения. Теперь впервые за все эти годы ему приходилось принимать решение самостоятельно, и Бертье обнаружил, что не может этого сделать. Пробормотав извинение, он потихоньку ускользнул, обещая вернуться, но Наполеон, который знал его лучше, чем он сам, не был обманут. «Он не вернется», — сказал император, и не ошибся. Лишившись якоря, Бертье беспомощно плыл по течению, не зная, кому хранить верность. Попытка приспособиться к обстоятельствам впоследствии стоила ему жизни.

Ней не был похож ни на того, ни на другого. Человек действия, он не имел склонности к политике. Его храбрость вошла в легенду не только у солдат Великой армии, но и среди его врагов, хотя его характер был изменчивым, а в основе решений часто лежали эмоции. Если бы он осознавал это и держал себя в руках, его послужной список остался бы незапятнанным, но ему не хватало самоанализа, чтобы оценивать свои побуждения. Как всегда, и на поле битвы, и вне его, он полагался на импульсы, и в этот раз импульсы повели его по пути, который нам с расстояния в полтора столетия кажется нехарактерным для него и недостойным.

Смирившись с невозможностью добиться от царя согласия с условиями отречения, императорская депутация, состоявшая из Нея, Макдональда и Коленкура, приготовилась вернуться в Фонтенбло и вырвать у Наполеона капитуляцию, не учитывавшую прав его малолетнего сына. Возвращались они поодиночке. Первым отбыл Ней, быстрым галопом примчавшийся в Фонтенбло поздно вечером 5 апреля, задолго до остальных. Он сразу сел писать послание, которое ставило его на одну доску с Мармоном. В письме он давал обязательство неограниченно поддерживать Бурбонов на том основании, что это единственный способ предотвратить гражданскую войну, и если бы это действительно было его главным побудительным мотивом, то его личная капитуляция могла бы остаться на его совести. Но он совершил нечто непростительное, намекая, что именно он убедил Наполеона на безоговорочное отречение, и добавляя, что «надеется получить документ жизненной важности через несколько часов». Это была ложь, поскольку очевидно, что той ночью он не виделся с Наполеоном, по крайней мере, до тех пор, пока его письмо, адресованное Временному правительству, уже не было в пути. Невозможно избежать убеждения, что, написав такие слова без согласования со своими двумя коллегами, Ней надеялся предстать в роли человека, положившего конец войне, и разделить почести с Мармоном, героем дня. Не сообщил он о своем поступке Макдональду и Коленкуру и тогда, когда они вернулись в Фонтенбло в час ночи. Они узнали обо всем позже, при тягостных для всех троих обстоятельствах.

Ранним утром 6 апреля разбуженному Наполеону сообщили о провале миссии. Известия о дезертирстве Мармона уже подготовили императора, и он понимал, что ничего, кроме безоговорочного отречения, не устроит его врагов. Несмотря на это, он сделал последнюю попытку, предложив отступить за Луару или совершить второй переход через Альпы, создав независимое королевство в Италии. Он привел все те же старые надоевшие аргументы — армия Сульта на юго-западе, 15-тысячная армия Сюше к северу от Жиронды, Гамбург в цепкой хватке Даву, сильные крепости на Рейне, Эжен в Северной Италии. Когда ему сказали, что любого курьера, пытающегося прорваться в какое-либо из этих мест, неизбежно захватят, он заявил: «Там, где не пройдет курьер, пройдут пятьдесят тысяч человек».

Но это была фантазия, и он понимал это, хотя и не знал, что оставшиеся маршалы, включая Макдональда, договорились не подчиняться никаким приказам об общих передвижениях армии, которые бы исходили от Наполеона. Однако из выражений их лиц он понял, что никто с ним не пойдет и что путешествие, начавшееся восемнадцать лет назад, когда в карете полной карт он пересек этот самый лес по пути в Ниццу, чтобы принять командование над Итальянской армией, действительно закончилось. Он лаконично сказал: «Хорошо. Вы заслужили отдых — пользуйтесь им!» — и отправил их сочинять документ, которого ждала вся Европа. Документ гласил: «Поскольку союзные державы объявили, что император Наполеон является единственным препятствием к восстановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей клятве, объявляет, что он и его наследник отказываются от трона Франции и Италии, поскольку нет такой личной жертвы, на которую он бы не