Патрик Мелроуз. Книга 2 - Эдвард Сент-Обин

Элинор. Подумать только! По чистой случайности у меня есть именно такая усадьба. Хочешь, я тебе ее отдам?

Шеймус. Да, конечно. Спасибо большое. Вот, подпиши здесь и здесь.

Элинор. Какое облегчение! Теперь у меня нет ничего.

– Ничего не составляло для нее трудностей, – продолжала Анетта. – Целью ее жизни было служение другим, а ее готовность помочь окружающим реализовать их мечты вызывала искреннее восхищение. В адрес фонда беспрестанным потоком шли благодарственные письма из всех уголков земного шара. К примеру, от молодого хорватского ученого, работающего над «топливным элементом нулевой мощности» – не спрашивайте меня, что это такое, но этому изобретению суждено в один прекрасный день спасти мир. Или от перуанского археолога, который обнаружил неоспоримые доказательства того, что инки произошли от древних египтян и поддерживали связь с материнской цивилизацией при помощи так называемого солнечного языка. Или от старушки, которая сорок лет составляла универсальный словарь священных символов и отчаянно нуждалась в помощи, чтобы завершить свой колоссальный труд. И Элинор им всем помогала. Но не думайте, что ее щедрость распространялась только на людей, посвятивших себя науке и высоким духовным устремлениям. Элинор отличалась изумительной практичностью и знала, что, например, молодой семье жизненно необходима новая кухня, а тому, кто живет в глубинке, вдали от цивилизации, станет подспорьем новая машина.

«А как же сестра, которая сидит без гроша?» – мрачно думала Нэнси. Сначала у нее отобрали кредитные карточки, потом – чековую книжку, и теперь ей приходилось лично являться в банк «Морган гаранти» на Пятой авеню за ежемесячным пособием. И все якобы с целью, чтобы она не влезала в долги, хотя для того, чтобы не влезать в долги, просто нужно больше денег.

– А еще к ней обратился замечательный иезуит, – продолжала Анетта, – точнее, бывший иезуит, но мы все равно звали его отец Тим. Он считал, что рамки католических догм слишком тесны и что нам следует проникнуться всеми мировыми религиями. Впоследствии он стал первым англичанином-аяуаскера, то есть бразильским шаманом, в одном из самых примитивных племен в бассейне Амазонки. Так вот, отец Тим обратился с просьбой к Элинор, которая знала его еще по Фарм-стрит; он объяснил, что племени необходима моторная лодка, чтобы совершать поездки в ближайшее торговое поселение. Разумеется, Элинор с обычной импульсивностью немедленно выслала ему чек. Я никогда не забуду выражения ее лица, когда она получила его благодарственное послание. В конверт были вложены три ярких пера тукана и записка, в которой говорилось, что в благодарность за щедрый дар в отдаленном селении, где жил отец Тим, шаман племени айорео провел особый ритуал, сделавший Элинор священным Воином Радуги. Отец Тим предупреждал, что ему пришлось скрыть тот факт, что Элинор – женщина, потому что айорео придерживаются несколько старомодных взглядов на слабый пол, сходных с традициями Католической церкви, и что если его невинная ложь обнаружится, то его постигнет участь святого Себастьяна. Он обещал покаяться в своем грехе на смертном одре, чтобы его «обман во спасение» помог племени вступить в новую эпоху гармонии между мужским и женским началом, на благо миру. Как бы то ни было, – заключила Анетта, сообразив, что несколько отклонилась от заготовленной речи, но сочла это знаком божественного вдохновения и продолжила: – письмо отца Тима чудесным образом изменило Элинор. Она носила туканьи перья на шее, пока они не обтрепались, и постоянно напоминала всем подряд, что она – Воин Радуги. Она радовалась с детской непосредственностью, как ребенок, который начал учиться в новой школе и вернулся домой преображенный, потому что обзавелся новым другом.

С задержками эмоционального и психического развития Джонни в своей профессиональной деятельности сталкивался ежедневно и вне стен своего кабинета старался не обращать внимания на подобные случаи, но даже его поразило, как яростно Элинор упорствовала в своем нежелании расстаться с детством. Он, как и многие, слишком часто употреблял затасканную цитату из Элиота о том, что «человекам невмочь, когда жизнь реальна сверх меры», но подозревал, что для Элинор подобная уклончивая беспомощность стала образом жизни. Сам он познакомился с ней, будучи еще школьником, когда Патрик пригласил его провести летние каникулы в «Сен-Назере». Ее внезапные переходы на умильный детский лепет приводили в замешательство подростков, прилагавших все усилия, чтобы поскорее отдалиться от детства. Безусловно, пять или десять лет сеансов психоанализа – по пять раз в неделю – помогли бы ей избавиться от этой проблемы.

– Думаю, из этих примеров понятно, как широк и всеобъемлющ был размах доброты и щедрости Элинор, – сказала Анетта, чувствуя, что пора переходить к заключительной части прощальной речи. Она отложила в сторону страницы, оставшиеся непрочитанными из-за рассказа об Амазонке, и посмотрела на последний лист. После вдохновенной импровизации написанное выглядело слишком сухим и сдержанным, но в последнем абзаце содержалось то, что обязательно следовало упомянуть.

Ох, ну сколько можно, думал Патрик. Чарльз Бронсон паниковал в обвалившемся туннеле, за колючей проволокой лаяли овчарки, над концентрационным лагерем метались лучи прожекторов, но сам он, переодетый немецким банковским служащим, с фальшивыми документами, сработанными полуслепым Дональдом Плезенсом, вот-вот вырвется на свободу и убежит в лес, а оттуда доберется до железнодорожной станции. И тогда все закончится, надо только еще несколько минут не отрывать взгляда от колен.

– Я прочитаю вам отрывок из «Ригведы», – сказала Анетта. – В библиотеке фонда, когда я искала что-нибудь подходящее к случаю и способное отразить всю глубину духовной мощи Элинор, эта книга буквально упала мне в руки. – И она напевно продолжила: – «Она следует к цели тех, кто проходит выше, она – первая в вечной чреде грядущих рассветов, – Уша расширяется, выявляя тех, кто жив, и пробужая тех, кто мертв… В чем ее цель, когда она приводит в гармонию рассвет, озарявший ранее, с тем, что должно светить теперь? Она жаждет древних зорь и исполняет их свет; бросая сияние вперед, она вступает в общность с остальным, что должно прийти…» Элинор твердо верила в реинкарнацию и считала страдания очищающим пламенем, выжигающим все нечистое на пути к высшей духовной эволюции. Вдобавок ей было благодатное откровение: она знала, где и как возродится. У нас в фонде есть такая шкатулка ахов, как раз для таких вот прозрений и озарений, когда на миг замираешь и говоришь себе: «Ах!» Ну вы знаете, такое с каждым случается. К сожалению, об этом очень легко забыть в суете повседневных дел и забот, поэтому Шеймус, главный координатор фонда, придумал шкатулку ахов. Мы записываем наши мысли, складываем записки в шкатулку и все вместе читаем их по вечерам. – Она снова поняла, что отклоняется от темы, попробовала не поддаваться соблазну, но не устояла. – У нас был ученик шамана со, скажем так, сложным характером, и у него случалось несколько десятков «ахов» в день, которые по большей части были скрытыми или даже явными нападками на членов фонда. Однажды вечером, после того как мы ознакомились с его так называемыми озарениями, Шеймус со свойственным ему чувством юмора сказал: «Знаешь, Деннис, то, что для одного „ах!“, для другого „ох!“». И тут Элинор не выдержала и прыснула со смеху, а потом и вовсе расхохоталась, из вежливости прикрывая рот рукой, чтобы бедняга не слишком обиделся. И в этом шаловливом смехе, в этой доверчивой улыбке вся Элинор. В общем, – сказала Анетта, наконец-то собравшись с мыслями для финального заявления, – как было сказано, после первого инсульта, когда она еще не переехала в дом престарелых, она положила в шкатулку ахов удивительную записку с описанием своего видения. Ей было открыто, что в следующей жизни она вернется в «Сен-Назер» юным шаманом, когда мы с Шеймусом будем уже в преклонных летах, и что мы поручим ей руководство фондом, так же как она в свое время поручила его нам, таким образом создавая неразрывную преемственность. Прошу вас, запомните эти слова – неразрывная преемственность – и помолитесь за скорейшее возвращение Элинор.