Патрик Мелроуз. Книга 2 - Эдвард Сент-Обин

Внезапно Патрик ощутил, что забытые чувства давят физически. Он пробежал пальцами по шее, желая убедиться, что в воротнике не зашита петля. Он больше не мог выносить соблазна разочарования, равно как и соблазна утешения, этих вечных сиамских близнецов. Он должен перешагнуть через них, но сначала ему предстоит оплакать мать. В некотором смысле ему недоставало ее всю жизнь. Это был не конец их близости, а конец его страстного желания близости, который он должен оплакать. Каким тщетным выглядело теперь его желание укорениться в земле «Сен-Назера»! Если ему захочется вообразить что-нибудь более основательное, чем его старый дом, он просто нарисует себя там: вот он стоит, всматриваясь во что-то ускользающее, прикрывая глаза рукой, чтобы разглядеть, как стрекоза ныряет в кипящую полуденную воду или скворцы чертят небо на фоне заходящего солнца.

Теперь Патрик понимал, что потеря «Сен-Назера» была не препятствием, чтобы оплакать Элинор, а единственным способом это сделать. Отказ от воображаемого мира, который заменил ему мать, освобождал от тщетных желаний и заставлял глубоко скорбеть. Теперь он мог представить, какой напуганной была Элинор, чего стоило женщине с ее добрыми намерениями отказаться от желания любить его, в котором он не сомневался, сколько боли и страха выпало на ее долю. Наконец-то Патрик оплакивал Элинор ради нее самой, оплакивал трагическую личность, которой она была.

Патрик понятия не имел, как будет проходить прощание. Известие о смерти матери застало его в Америке, поэтому он упросил Мэри заняться похоронами, объяснив, что сам ничего не успеет подготовить и тем более не сможет произнести речь. Из Нью-Йорка он прилетел за день до того, сходил с Мэри в «Похоронное бюро Бэньона», и сейчас, сидя на скамье в зале крематория и впервые держа в руках буклет с программой траурной церемонии, наконец-то осознал, насколько не готов подвести итог смятенной жизни матери. На обложке буклета была фотография Элинор шестидесятых годов: мать широко раскинула руки, словно бы обнимая мир, глаза ее закрывали темные очки, а показаний алкотестера, к счастью, не было. Патрик боялся раскрыть буклет: именно этого нагромождения фактов и чувств он пытался избежать с тех самых пор, как два года назад Элинор прекратила заигрывать с мыслью об эвтаназии. Как личность она умерла гораздо раньше, чем умерло ее тело, и Патрик делал вид, будто жизнь ее тоже окончилась раньше, но, каким бы долгим ни было ожидание, настоящая смерть требует свое. Патрик, снедаемый непонятным страхом, чуть наклонился и украдкой положил буклет на место – все равно он сейчас увидит, что и как произойдет.

В Америку ему пришлось поехать после письма от «Браун и Стоун», юридической фирмы, клиентом которой была корпорация «Джонсон Дж. Джонсон», в обиходе именуемая «Тройной Дж.». Адвокаты получили информацию от «семейства» – от Генри, как подозревал Патрик, – что Элинор Мелроуз утратила дееспособность и не в состоянии управлять своими делами, и поскольку она была бенефициаром доверительного фонда, учрежденного ее дедушкой, а конечным бенефициаром значился Патрик, ему необходимо было получить американскую доверенность, чтобы распоряжаться деньгами от имени матери. Ошеломленный этим известием и пораженный глубиной материнской скрытности, Патрик даже не удосужился спросить, о каких суммах идет речь, и сел в самолет, не зная, окажется ли в его распоряжении двадцать или двести тысяч долларов.

В офисе «Браун и Стоун» на Лексингтон-авеню Джо Рич и Питер Зирковски провели Патрика в небольшой переговорный зал с овальным столом и стеклянными стенами. Вместо сернисто-желтых блокнотов для записей на столе лежали стопки линованной кремовой бумаги с элегантным логотипом фирмы. Пока секретарша делала ксерокопию Патрикова паспорта, Джо ознакомился с заключением врача о состоянии здоровья Элинор.

– Я и не догадывался о существовании доверительного фонда, – сказал Патрик.

– Наверное, мама хотела сделать вам приятный сюрприз, – с ленивой улыбкой предположил Питер.

– Возможно, – недоверчиво протянул Патрик. – А куда сейчас перечисляют дивиденды?

– Минуточку, я проверю… – сказал Питер, заглядывая в лежащие перед ним бумаги. – Так, сейчас дивиденды перечисляются на счет Трансперсонального фонда в «Банк попюлар де ла Кот-д’Азур», отделение в Лакосте, Франция.

– Что ж, это сразу можно отменить, – сказал Патрик.

– Не торопитесь, – вмешался Джо. – Сначала нужно оформить доверенность.

– Поэтому она мне ничего и не говорила, – вздохнул Патрик. – Отдавала все деньги своему благотворительному фонду во Франции, а мне приходилось оплачивать счета за ее содержание в лондонском доме престарелых.

– Скорее всего, она утратила дееспособность, прежде чем успела изменить инструкции, – сказал Питер, упорно пытаясь сохранить образ любящей матери.

– С заключением врача все в полном порядке, – сказал Джо. – Сейчас вы подпишете необходимые документы, и мы заверим их у нотариуса.

– А о какой сумме идет речь? – спросил Патрик.

– Этот конкретный джонсоновский фонд весьма скромных размеров, – сказал Джо. – Вдобавок его несколько задела недавняя коррекция фондового рынка.

– Будем надеяться, что дальнейших корректировок не понадобится, – заметил Патрик.

– По последним оценкам, – заявил Питер, снова глянув в бумаги, – его размер составляет два миллиона триста тысяч долларов при годовых выплатах в восемьдесят тысяч.

– Что ж, вполне сносная сумма, – произнес Патрик, стараясь, чтобы в его словах звучало легкое разочарование.

– Может быть, хватит на домик в деревне, – сказал Питер со смехотворной имитацией английского акцента. – Говорят, у вас безумные цены на недвижимость.

– Может быть, хватит на вторую комнату, – небрежно поправил его Патрик, которому на самом деле очень хотелось сменить свою холостяцкую каморку на квартиру с настоящей спальней.

Питер вежливо хохотнул.

Патрик шел по Лексингтон-авеню к своей гостинице в Грамерси-парк, пытаясь осмыслить неожиданный подарок судьбы. Волею прадеда, умершего за полвека до рождения Патрика, его нынешние, весьма стесненные обстоятельства могли со временем превратиться в удобное жилье, куда можно будет приводить детей и приглашать друзей, а пока эти деньги пойдут на оплату содержания Элинор в доме престарелых. Странно было думать, что совершенно незнакомый человек оказал такое огромное влияние на его жизнь. Нежданный благодетель сам унаследовал состояние. В 1832 году его отец, Патриков прапрадед, основал в Кливленде свечную фабрику Джонсонов, которая к 1845 году стала одной из самых прибыльных в стране. Патрику вспомнилось сухое, деловитое объяснение такого успеха: «Мы изобрели эффективный процесс очистки дешевых жиров. Наши конкуренты использовали дорогостоящие свиной жир и сало. Свечи были большими, и наши прибыли много лет держались на высоте». Впоследствии к ассортименту продукции прибавился парафин, диверсифицированное производство включало в себя очистку и гидрогенизацию растительных жиров, а также был запатентован особый состав для чистки одежды, до сих пор использовавшийся во всех химчистках. Джонсоны приобрели недвижимость и земельные участки под застройку в Сан-Франциско, Денвере, Канзас-Сити, Толедо, Индианаполисе, Чикаго и Нью-Йорке, в Тринидаде и в Пуэрто-Рико, но начало состоянию положило упорство основателя династии, который «погиб на рабочем месте», провалившись в открытый люк на одной из своих фабрик – прямо в «дешевые жиры», которые сто семьдесят лет спустя по-прежнему облегчали жизнь одному из его потомков.