Лоцман. Сокровище государя - Андрей Посняков

Выпустив пар, Алексей Михайлович тут же успокоился – гневлив был да отходчив – и, хмуро посмотрев на Бутурлина, с подозрением прищурил глаза:

– Про мор-то сведения точные?

– Точней не бывает, государь! – истово перекрестился Никита Петрович. – Собственными глазами видал. Рига эта… вымрет скоро… Да и вся Лифляндия.

– Ох, Господи, Господи… грехи наши тяжкие… Что ж, коли так, как ты говоришь… Черт с ней, с Лифляндией… А на Русь мор не пропустим! Велю заставы крепкие… чтоб никого… Чтоб… Эй, кто там есть? Стольники! Совет! Всех на совет… сегодня же, сей же час!

Несмотря на молодость, государь действовал оперативно и быстро. Предчувствие великой беды заставляло его принимать решения без всякой оглядки на воинскую «честь». И в самом деле – черт-то с ней, с Ригою…

Собрав всех воевод, Алексей Михайлович приказал снять осаду и немедленно отступать.

– Кои будут вражьи вылазки – пленных наказываю не брать! Стрелять всех, трофеев не брать и убитых не осматривать… Афанасий!

– Внемлю, государь! – недавно жалованый боярским титулом Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, воевода Кокенгаузена и царский наместник во всей восточной Лифляндии и Эстляндии, поклонился в пояс.

– После ухода войска по всем границам выставишь засады крепкие. Никого не пускать – не купцов, не беженцев. Ежели упорствовать будут – стрелять нещадно. Стрелять, не рубить – издали. Ты понял меня, Афанасий?

– Понял, государь. Не сомневайтесь – беду великую понимаю и все исполню в точности.

– Да… – выпроводив всех, царь поманил пальцем Бутурлина. – Совсем позабыл спросить… Никита, иконка-то моя – как?

– Ищу, государь, – лоцман потупил глаза. – Знаю, у кого, осталось человечка сего отыскати… чуть задержаться здесь, коли ваша милость позволит…

– Не позволю! – прогрохотал государь. – Не позволю, а прикажу! Ты уж найди иконку-то, сделай милость, Никитушка. А уж язм…

– Найду, государь! Все силы для того приложу. Живота своего не жалея.

Пятого октября одна тысяча шестьсот пятьдесят шестого года от Рождества Христова царь Алексей Михайлович приказал снять осаду Риги. Великая русская армия подалась в отступление, уходя от города не солоно хлебавши. Обрадованные горожане не верили своим глазам! В Домском соборе, в церкви Святого Петра, в церкви Святого Якоба да по всем городским храмам ударили в колокола. Звонкий радостный перезвон поплыл над Ригой, возвещая победную весть. Многие не верили своим глазами и говорили, что сам Бог спас город.

Божьею милостию король Карл Густав в радости подтвердил за Ригой все прежде пожалованные свободы и привилегии, а, кроме того, подарил городу обширную и богатую мызу Нейермилен. Городской герб над крестом и львиной головою украсила корона – за мужество и верность, Рига получила титул второго (после Стокгольма) города шведского королевства, а все члены магистрата были возведены в дворянское достоинство. Все бы хорошо… Только вот чума – она-то никуда не делась!

Что же касается русских, то те продолжали войну, взяв Дерпт, Мариенбург и Нейгаузен, и вынудили-таки шведов заключить трехлетнее перемирие, использованное для укрепления влияния России во всей восточной Лифляндии. Умный и деятельный воевода Ордин-Нащокин принялся строить укрепления, ремонтировать дороги и храмы, а, когда угроза моровой язвы – чумы – миновала, стал приглашать мастеровых людей со всей Прибалтики. На Даугаве-реке по указу царя строилась целая флотилия – для нового наступления на Ригу, был создан монетный двор – чеканили русские деньги. С новой силою продолжились переговоры о переходе курляндского герцога Якоба в русское подданство. Для переговоров этих Афанасий Лаврентьевич намеревался использовать Бутурлина… однако у того было другое задание – поручение самого государя, которое Никита Петрович и бросился исполнять с присущей ему неуемной энергией и смекалкой.

– Не-е-ет! Не бейте, не надо… нет…

– Воды ему, – поудобней устроившись в кресле, приказал бывший «господин майор», а ныне – дворянин тихвинский, лифляндский и новгородский Никита Петрович Бутурлин.

Дюжий стрелец в вымокшей от пота рубахе, кивнув, схватил стоявшую в углу кадку и с размаху окатил водою голого, подвешенного на дыбе человека, в коем русские купцы, торговавшие некогда с Ригой, к своему удивлению, признали бы некоего Юрия Стриса по прозвищу Стриж, арендатора русского подворья близ Риги.

– Не бить, говоришь? – поднявшись на ноги, участливо осведомился Бутурлин. – Больно?

– Больно, господин, – плача, признался Стриж. – Больно…

– И поделом! Это тебе не наших купцов примучивать!

Никита Петрович презрительно сплюнул и, подойдя ближе, схватил бедолагу за волосы:

– Ну? Говорить будешь?

– Так я… я уже всё рассказал, господин! Рассказал… Клянусь Пресвятой Девой!

– Всё, да не всё…

Сделав знак стрельцу – чтоб ушел – Бутурлин вновь повернулся к пытаемому. Стриса допрашивали в старом овине недалеко от реки, в зоне расположившегося на ночлег стрелецкого полка, отступавшего от Риги без особой спешки.

– Значит, ты посредничал при продаже рижских пищалей русскому полковнику Швакину?

– Аркебуз, господии-н… А нельзя ли ослабить путы?

– Так посредничал?

– Да-а…

– Кто продавец?

– Я его не знаю…

Пожав плечами, Бутурлин повернулся к двери и громко позвал стрельца:

– Онфи-им!

– Не надо Онфима! – испуганно залепетал Стриж. – Ради Пресвятой Девы, не надо!

Стрелец между тем пришел. Угрюмый такой человечище с густой черной бородой и недобрым взглядом.

– Отвяжи его, – приказал лоцман. – Вроде бы мы с герром Юрием очень даже неплохо беседуем. Верно, господин Стрис?

Бедолага поспешно закивал:

– Ага, ага, верно!

– Так кто продавал пищали?

– Некий… некий Петер Лунд, из Риги… Но я его раньше не знал.

– А вчера? К тебе ведь приходил его посланец?

– Это был просто знакомый… да…

– Онфим!

– Нет, нет… я скажу, скажу…

Как многие из местных жителей, Юрий Стрис примкнул к русскому войску в качестве добровольца и подвизался там в ожидании штурма и взятия Риги. Когда же русские подались в отступление, Стрис, как некоторые, не сумел вовремя сбежать… или – не очень-то торопился, и верно, к тому имелись причины.

Его опознали двое бывших приказчиков, ныне служивших в обслуге. Сперва хотели удавить сами, но, поразмыслив, все ж таки донесли, за что Никита Петрович был им весьма признателен, ведь именно через Стриса он сейчас выходил на след Лихого Сома – Петера Лунда.

– Этого Петера… Его все зовут – Капитан… Почему – я не знаю… Да! Да! Это был его человек… тот, что вчера… А вы меня не убьете?