Пожизненный срок - Лиза Марклунд

Нина не смогла сдержать глубокий вздох.

— Прости за резкость, — сказала она, — но ты сейчас похожа на увлекающегося без меры сыщика-любителя.

— Есть и другие общие факторы, — продолжала журналистка. — Убийство, символизм и желание поймать подставного убийцу.

Нина встала.

— Подожди минутку, — сказала она.

— Сядь, — приказала ей Анника Бенгтзон, и в глазах ее вдруг проглянула бездонная чернота.

Нина повиновалась.

— Человек, который смог осуществить такое трудное дело, как первое групповое убийство, и при этом подставить вместо себя другого, должен обладать сверхъестественной расчетливостью. Но для меня в это дело не вписывается только одна вещь.

— Какая? — спросила Нина.

— Служебный пистолет Юлии, из которого был застрелен Давид.

Нина почувствовала, что бледнеет. В комнате повисла тишина. Ладони Нины стали холодными и липкими.

— Что ты хочешь этим сказать? — странным, чужим голосом спросила она.

— Я хочу сказать, что это недостающее звено. Все остальное я могу увязать воедино, но не нахожу объяснения орудию убийства.

— Пистолет Юлии пропал год назад, — сказала Нина. — Это было, когда она пребывала в глубокой депрессии, у нее тогда все было очень плохо. Она не могла вспомнить, куда дела оружие. В этом нет ничего нового. Об этом говорили и на суде.

Теперь настала очередь Анники побледнеть.

— Что ты говоришь?

Нина потерла ладони, стараясь снова их согреть.

— Заканчивая смену, мы всегда оставляем оружие в оружейной комнате в участке, но Юлия иногда брала пистолет домой. Давид имел разрешение, и дома, в спальне, у них был бронированный сейф для хранения оружия.

— То есть Юлия хранила пистолет не в одном месте?

— Да. Но если полицейский оставляет службу более чем на тридцать дней, он обязан сдать оружие на длительное хранение в арсенал. Когда стало понятно, что Юлия уйдет в длительный отпуск по болезни, ее попросили сдать пистолет, и тогда она поняла, что потеряла его.

— Потеряла?

— Его не оказалось в сейфе на Бондегатан, мы поехали в участок и проверили в оружейной комнате, но пистолета не нашли и там. Она была просто вне себя и никак не могла вспомнить, когда и где он пропал.

— И что было дальше?

— Юлия подала рапорт о пропаже оружия. Она не хотела говорить, что его украли, просто не могла вспомнить, куда она его дела. Было начато внутреннее служебное расследование для решения вопроса о нарушении законодательства, о халатности или пренебрежении служебными обязанностями. Все хотели понять, как она умудрилась потерять боевое оружие.

— Почему я не слышала об этом раньше?

— Наверное, ты просто не обратила на это внимания. Защитник упомянул об этом на суде, но никаких последствий это заявление не имело. Могу допустить, что не в интересах Юлии было выставлять ее на суде как безответственную и неадекватную личность.

— И чем закончилось служебное расследование в связи с пропажей оружия?

— Комиссия не пришла к выводам вплоть до самого убийства, но все шло к тому, что это расценят как халатность и оставят без серьезных последствий. Такое мягкое отношение было, естественно, обусловлено влиянием Давида. Когда оружие было найдено, расследование прекратили, ибо пропавшее оружие нашлось, если оно вообще пропадало…

— Но оно, несомненно, пропадало, — сказала Анника Бенгтзон. — Кто-то начал планировать это убийство очень давно, и Юлии была уготована участь подставного убийцы.

— Этого не может быть, — отмахнулась Нина. — Твои измышления напоминают теорию заговоров.

Но журналистка уже не слушала Нину. Она слушала только себя и, хотя говорила вслух, обращалась скорее к себе, чем к Нине Хофман.

— Если Юлия действительно невиновна, то, значит, Александра похитили. Это значит, что злоумышленник и в самом деле способен на все. Например, отрубить руки живым людям.

Она снова посмотрела на Нину.

— Давид не мог быть геем или бисексуалом?

— Я в этом сомневаюсь, — махнула рукой Нина, — да и какое отношение это имеет к делу?

— Убийца мог иметь какие-то личные отношения с Давидом, в противном случае он или она никогда не выстрелил бы ему в пах. — Анника Бенгтзон кивнула, подтверждая эту мысль. — В квартире действительно была другая женщина. Был кто-то, имевший ключ от квартиры, ключ от сейфа или кто мог изготовить копии этих ключей. Возможно, одна из любовниц Давида, которая отчаянно жаждала ему за что-то отомстить. Она знала о Бьёркбакене, так как отвезла туда вещи Александра. Можно говорить о мести: убить мужчину, посадить на скамью подсудимых жену и похитить ребенка.

Нина сидела как статуя, потерявшая способность думать.

— Завтра огласят приговор, — сказала она.

— Можно подать апелляцию и оспорить приговор, — настаивала Анника Бенгтзон. — Ты можешь помочь мне увидеться с Юлией, чтобы я с ней поговорила? Может быть, я напишу ей письмо? Я звонила сто раз адвокату, оставляла прошения в тюрьме, и все без толку. Ты мне поможешь?

Нина встала.

— У меня сегодня дежурство и масса дел.

Когда Анника вышла на улицу, в лицо ей дунул жестокий холодный ветер. Сначала она решила поехать на метро, но передумала и пошла пешком. Надо выветрить жгучее ощущение неудачи.

«Я упрашивала ее, как ребенок. Она, наверное, подумала, что я сошла с ума. Если Нина не захочет увидеть здесь связи, то не захочет никто».

Она надела перчатки и пошла по улице Слуссен, заставив себя забыть теорию заговоров на тротуаре Сёдерманнагатан.

Но все же все звенья цепи, все кусочки мозаики выстраивались в стройную картину, особенно если учесть, что на некоторое время пропал пистолет Юлии.

Анника одернула себя. Надо собраться и стать немного трезвее, увидеть истинную перспективу, не предаваться иллюзиям.

Она не в силах освободить Юлию Линдхольм. И не обязательно она невиновна только потому, что не страдает расщеплением личности.

«Не схожу ли я с ума? Неужели ангелы замолчали только затем, чтобы уступить место одержимости?»

Борясь с ветром, Анника пошла по Эстъётагатан, стараясь быстрее переставлять ноги, чтобы не замерзнуть. Глаза слезились из-за холода.

«Понимают ли люди, когда они начинают сходить с ума?»

Не начнет ли она искать секретные коды в утренних газетах, как тот нобелевский лауреат в «Играх разума»? Тот, который заполнял все попадавшиеся ему под руку клочки бумаги всякой тарабарщиной и считал себя самым умным человеком на Земле.

Дойдя до площади Мосебакке, она ускорила шаг, обогнула Южный театр и остановилась, чтобы полюбоваться на Стокгольмскую гавань.