Легенда о Круге. Книга 2. Клятва на стали - Дуглас Хьюлик

– Он ждет меня, – сообщил я. – Опять.

Пальцы стражника потянулись к копью. Он зыркнул туда-сюда, выясняя, нет ли кого поблизости, не увидит ли и не услышит ли кто-нибудь того, что случится дальше. Он стиснул зубы в предвкушении.

Я вздохнул. Он что, всерьез подумывает меня убить?

– В прошлый раз ты затруднился объяснить, каким образом очутились в твоем кармане мои деньги и ахрами, – заметил я, кладя в рот последнее зерно. – Как по-твоему, что произойдет, когда здесь найдут мой труп – исколотый копьем и истерзанный собаками?

Он снова пошевелил пальцами и облизнул губы.

– Или ты надеешься достаточно надолго покинуть пост, чтобы избавиться от тела? Позволь доложить, что тащить такой мертвый груз куда-то, где его не найдут, намного труднее, чем тебе кажется. Тем более когда под ногами путаются лающие собаки.

Я проследил, как он оценил площадь позади меня, а также тени, собак и место возможного захоронения.

Гребаный дилетант. Хочешь убить – убивай; размышлениями лишь перехитришь самого себя.

– А ну открой чертовы ворота! – Я потряс решетку.

Он поволынил еще чуток, затем переложил копье в другую руку и вытащил связку ключей. Ворота отворились с негромким скрежетом. Я вошел, прикинувшись, что не заметил глупого выражения на его роже, когда он демонстративно отвел глаза.

Может, сообщить Хирону об этой бреши в охране падишаха? Пожалуй, не стоит. Неизвестно, когда пригодится слабое звено.

Страж отступил к своей будке и позвонил в колокольчик. Вскоре примчался мальчик с факелом, разодетый в серебро и шелка так, что куртизанка лопнула бы от зависти. Он поклонился мне и посмотрел на стража.

– К его превосходительству секретарю визиря Садов Муз, – буркнул тот.

Когда я отбыл, он на меня даже не взглянул.

В день выдворения из падишахских угодий мы с труппой следовали широкой мощеной дорогой, которая тянулась от актерского анклава до главных ворот. Сопровождаемый стражей, да сквозь деревья, стоявшие на обочинах, я разглядел парк только урывками: безмятежный пруд там, ухоженная опушка тут, каменный павильон на холме с обтянутой шелком крышей, из которого доносился девичий смех. Впечатление возникало яркое, но оценить общую картину было трудно.

Однако нынче я оказался в самой гуще паркового великолепия. С обеих сторон уходили во тьму подстриженные газоны, выхваченные светом факела; дорожка под ногами была выложена броским полированным мрамором. Мы миновали купу деревьев, которые, как я мог только догадываться, были призваны напоминать южные джунгли Бакшара, а еще дальше другая роща вызвала в памяти высокие сосновые леса Вассальных Западных Королевств империи. Дорожку пересекал ручей, густой от ленивой рыбы, и через него был перекинут горбатый мостик из кедра и меди. Поток питал маленький пруд, окруженный ивами и высокими травами. Я заметил на воде легкую зыбь, быстро исчезнувшую: разъевшаяся рыба только жирела от ночных жуков, бороздивших водную гладь.

Факел мешал моему ночному зрению, но его света хватало, чтобы я различил очертания зданий, которые находились на удалении от дорожки. Одни были достаточно велики, чтобы служить жилыми домами или конюшнями; другие оказались поменьше, их расположение и формы выдавали назначение делового характера: чайные павильоны, художественные мастерские и укромные помещения, идеально подходившие для свиданий… или убийств. Большинство стояло темными, но в некоторых проблескивал свет. Из одного доносилась тихая музыка, а из другого – приглушенные, заполошные стоны. Время от времени тропу пересекали люди – придворные чиновники, слуги, гуляющие пары, но ни единого охранника или дозорного.

Я спросил об этом у моего проводника.

– Это владения падишаха, – ответил он. – Сюда не приходят незваными. Это известно.

– Но почему?

Он посмотрел меня, как будто не понял вопроса.

– Это известно, – повторил он просто.

Я оставил эту тему. У меня не было сомнений в существовании историй о стражниках, глиммере, падишахе и его родителе, которые превращали в наглядный и жуткий пример людей, перелезавших через стену, но сейчас было никак не время их выслушивать. Нет, этот мальчик был полон баек – а как иначе мальчишке или слуге? – но его явно приучили не делиться сплетнями с незнакомцами, особенно если тех вели на встречу с кем-то, кто мог отлупить его за разговоры без спросу.

Смышленый малый.

Через два поворота мы свернули на деревянные мостки и приблизились к невысокому бревенчатому строению у подножия холма. В городе, где ценились камень, кирпич и черепица, это место выделялось своей дремучей приземленностью. В узких стеклянных окнах мерцали огни, и где-то из трубы шел дым, которого я не видел, но чуял. Мальчик поставил факел в железный штатив неподалеку от здания, проводил меня до двери и постучал.

Нам отворил крупный мужчина со сверкающей лысиной и намасленными усами и бородой. Избавив меня от рапиры и меча Дегана, не говоря о поясном кинжале, он закрыл дверь у мальчика перед носом и провел меня в дом.

Внутри было во многом так же, как снаружи: просто, изящно и слегка не в струю. Простые деревянные полы были застланы толстыми коврами, которым мог до смерти позавидовать пустынный шейх. Стены выглядели по-имперски: крашеная штукатурка с вкраплениями мозаики из обработанного камня, стекла и мрамора, которая сплошь изображала Ангелов и исторические события (но, как обратил я внимание, не императора), тогда как потолки были откровенно джанийскими, с расписными поперечными балками, густо покрытыми резьбой. На стенах горели серебряные светильники, и дым обволакивал медные диски, установленные над пламенем: сажеулавливатели для изготовления черной краски и чернил. Хирон, похоже, был чинушей до мозга костей.

Мы миновали один коридор, свернули в следующий и вошли в уже распахнутые двойные двери. Я переступил порог и замер в благоговении.

От стены к стене, от пола до потолка громоздились полки. Полки, забитые книгами, списками, свитками, каменными скрижалями, о пресвятые Ангелы! Бумаги как бы стекали с них, свисали оттуда, где лопнули обвязки и переплеты; в другом же месте свиток дразнил соседа загнутым уголком, а рядом выступала пачка документов, перехваченная и державшаяся одной лишь бечевкой. Здесь пахло сушью, пылью и было без счета тайн.

Я облизнул губы. К чертям Балдезара – я сам хотел устроить с Хироном обмен, чтобы рыться, листать и одолеть хотя бы малый участок одной стены.

– А! – произнес Хирон. – Вовремя. Очень приятно. Чаю?

Он стоял за большим и простым рабочим столом в дальнем конце комнаты. Столешница была безукоризненно чиста и блестела, но не от воска, а от многолетнего перекладывания пергаментов и книг в кожаных переплетах. На одном краю стоял небольшой железный чайный сервиз, на другом – узорные канделябры. Позади единственный свободный участок стены был занят длинным старинным клинком, нефритовой вазой с засохшими цветами и большим шелковым веером, завернутым в черный газ. Я знал, что веер украшен сложными сценами, расписанными чернилами, – от свадьбы до погребального костра или похорон, в зависимости от секты, к которой принадлежал Хирон. Когда-то он был попроще и являлся достоянием жены Хирона, теперь же стал веером вдовца.