Пробуждение - Марк Фрост

Уилл украдкой оглянулся на дверь Элизы и решил задать еще более таинственный вопрос:

– Так когда у Элизы что-то было с Ронни Мурзо в прошлом году?

Аджай обернулся и вытаращил глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Думаю, именно поэтому Элиза то и дело на всех срывается.

– Очень проницательно, старик, – восхищенно проговорил Аджай. – Как ты узнал?

– По тому, как она реагировала, когда мы впервые о нем заговорили, – ответил Уилл. – Все, пока.

Во второй раз с тех пор как Уилл оказался в Центре, он попал на занятиях впросак. «Генетика – наука завтрашнего дня сегодня». Восемнадцать учеников в лабораторных халатах и защитных очках, разбившись на пары, работали за длинными столами.

Их преподаватель, профессор Рулан Гайст, был в белом халате, полы которого закрывали его черные высокие ботинки – как дождевик ковбоя. Расхаживая по проходам, он говорил о сегодняшней процедуре: сплайсинге[33]генов и экстракции ДНК некоего существа под названием «нематода». Уилл вскоре узнал, что они занимаются рассечением крошечного примитивного червя. Наставления Гайста звучали для него так, словно тот говорил по-ирокезски.

Гайст был высок и широкоплеч, с длинными руками и большими пальцами. Руки он или держал за спиной, или неловко ими размахивал. Его низкой гулкий голос звучал с каким-то легким акцентом. Возможно – скандинавским или датским. Гайст был некрасив. Темные круги под глазами, грубая кожа с бронзовым оттенком. Он пытался приукрасить нижнюю половину лица аккуратной бородкой в стиле Ван-Дейка и усами. Бородка выглядела так, что если он побреется, отрастет заново за полчаса. Короткие, курчавые, тронутые сединой волосы росли «вдовьим пиком», похожим на спинной плавник, по обе стороны от которого намечались залысины. Нос с горбиной, похожий на горнолыжный спуск. На кончике носа – тяжелые квадратные черные очки, стекла которых сильно увеличивали темные водянистые глаза Гайста, когда он на тебя смотрел.

Несколько раз он останавливался около рабочего места Уилла. Уилл всеми силами старательно делал вид, что помогает своему партнеру – серьезной рыжеволосой девочке по имени Эллисон Роуи. На счастье, она была хорошо воспитана и ни разу не сказала Уиллу, насколько он безнадежен. Всякий раз Гайст по-доброму улыбался Уиллу, не убежденный в его успехах, но одобряющий его старания. В последний раз он потрепал Уилла по плечу, наклонился и сказал:

– Давай поговорим после урока.

После того как класс опустел, Уилл и Гайст сели на высокие табуреты. Дружелюбно улыбаясь, Гайст поставил подошвы ботинок на нижнюю перекладину и положил руки на колени. Между костяшками на его длинных толстых пальцах клочками росли жесткие черные волосы.

– Естествознание – для тебя чужая страна, как мне представляется, – сказал Гайст.

– Где говорят на чужом языке, – кивнул Уилл.

– Несомненно. Но это не просто язык. Это совершенно иная культура. Такая, которая покажется очень странной любому, чья нога впервые ступит в пределы этой страны.

– Но это же очевидно, правда?

– У меня вовсе нет желания вас критиковать, мистер Вест. Я видел, по какому плану вы занимались в предыдущих школах. У вас была геометрия, а биология – всего один год. Ни химии, ни алгебры. Получается, что вы от нас сильно отстали. Кроме того, я обратил внимание, что ваш отец – ученый-исследователь.

– Да, сэр. Нейробиология.

– И его интерес к естествознанию вам никаким боком не передался?

– Я всего несколько лет назад узнал, чем он зарабатывает на жизнь.

– Значит он никогда не приносит работу домой и не обсуждает ее с вами?

– Такого никогда не бывало, – ответил Уилл, но вспомнил, что говорить нужно в настоящем времени. – Он никогда не рассказывает о своей работе.

– Это удивляет. Нейробиология – просто приключенческая дисциплина, – с энтузиазмом проговорил Гайст. – В ней невероятно высоко число открытий и волнующих тем для исследования. Мне бы хотелось верить, что ты унаследовал хотя бы остаточный интерес.

– Может быть, унаследовал, но не знаю об этом. Может быть, это просто рецессивный ген.

Гайст рассмеялся.

– Значит, кое-что о нашем предмете ты все-таки знаешь.

Уилл показал щелочку шириной в миллиметр между большим и указательным пальцами.

– Знаешь, – сказал Гайст, – я твердо верю: прежде чем отправляться в новую страну, очень полезно взглянуть на карту. Позволь, я нарисую для тебя карту. Образно говоря.

С этими словами он подвел Уилла к большой белой доске, висевшей на стене. Уилл чувствовал благодарность к Гайсту за ту доброту, с которой тот откликался на его невежество. Он был полной противоположностью профессору Сангрену, который размазал Уилла по стенке перед всем классом.

Гайст взял указку и нажал на ней кнопку. Яркость доски-экрана увеличилась, а на кончике указки появился огонек.

– Генетика, – сказал Гайст, – это слово имеет тот же самый корень, что и слово «генезис», что означает «зарождение». Начало всех вещей. Отрасль науки, которая изучает роль, играемую в развитии живых организмов двух факторов: наследственности и изменчивости. Признаки, либо унаследованные от биологических предков – наших родителей и их предшественников, – либо приобретенные под влиянием множества природных факторов.

– Природа против воспитания, – сказал Уилл.

– Именно! Вот две философские полярности, определяющие поле нашей деятельности.

Работая указкой, Гайст каким-то образом добился того, что на одной стороне доски-экрана появились слова «природа» и «судьба». Эти слова Гайст обвел кружком.

– Вот тут, – сказал он, постучав по кружку кончиком указки, – будем считать наследственность разновидностью судьбы. Тем, что греки именовали фатумом. Все, что с нами происходит в жизни, предопределено, потому что определения нашего характера заданы заранее пределами того, что заложено в наш генетический код. А вот здесь – другая крайность…

На противоположной стороне доски Гайст разместил слово «воспитание», добавил к нему слова «свободная воля» и обвел их кружком.

– …приверженцы которой утверждают, что люди абсолютно свободны в своем развитии. Им мила мысль о том, что все мы – уникальные существа, и каждый из нас путем эволюции превращается в то, чем становится в жизни, потому что делает такой выбор, благодаря усиливающемуся проявлению характера – независимо или вопреки тому, что записано в нашем коде. Упрощая всё до предела, эти две позиции и все, что находится между ними, и составляют нашу карту.

– Я понял, – кивнул Уилл.

– Хорошо. И как ты думаешь, где мы найдем объективную научную истину?