Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - Питер Акройд

Постепенно открывались новые перспективы. Парламентская реформа положила начало подъему так называемых народных масс. Далеко не всегда это было тревожным явлением. Некоторые наблюдатели не доверяли расхожему мнению о том, что низшие сословия от природы склонны к радикализму и разрушениям, и теперь им выпал случай доказать свою правоту. Например, Эдмунд Бёрк считал, что на самом деле эти сословия подсознательно консервативны. Говоря словами того времени, это был скот, довольствовавшийся жеванием своей жвачки. При неизвестных обстоятельствах возникло утверждение, будто страна готова перейти к «консервативной демократии». Примерно в то же время идея избирательного права для домовладельцев приобрела особенную привлекательность в глазах тех, кто хотел максимально расширить электорат, — они исходили из предположения, что домовладельцы вряд ли поддерживают радикальные идеи. Это нельзя было назвать планом — скорее интуитивным выбором. Как выразились в The Times, «Дизраэли взирал на консервативного рабочего, словно ваятель на ангела, заключенного в мраморную глыбу».

На этом этапе Дерби решил прислушаться к советам врачей, утверждавших, что тяжкий груз государственной ответственности может свести его в могилу. Дело было не только в агонии парламентской реформы — в стране возникали куда более насущные проблемы и опасные беспорядки. В Ирландии обнаружили заговор братства фениев, считавших, что Ирландия имеет право на независимость и что единственный способ добиться ее — с оружием в руках совершить революцию. В результате приостановки действия закона habeas corpus в тюрьмы на год бросили тысячу предполагаемых фениев. Собранная в Соединенных Штатах армия фениев напала на Канаду, но не имела успеха: их последним сражением стала битва при Риджуэе в июне 1866 года.

В самой Англии фении в попытке добыть оружие и боеприпасы совершили нападение на Честерский замок. Попытка также провалилась. Куда бы ни выезжала королева, ее сопровождали два человека из ее свиты, вооруженные револьверами. В конце 1867 года предсказуемо появились бомбисты: фении попытались взорвать печально известную тюрьму в Клеркенуэлле, где содержали их товарищей. Попытка снова окончилась неудачей, пострадали многие жители Лондона: 12 человек погибло, более ста было ранено. Возможно, это был один из тех инцидентов, которые убедили Гладстона в необходимости «умиротворить Ирландию». Слухи множились. Сообщали, что «по словам одного информатора, в одном только Лондоне существует 155 клубов фениев и республиканцев, о которых полиции ничего не известно. Некоторые из них объявляют, что собираются взорвать парламент или убить королеву». Говорили, что для покушения на королеву из Нью-Йорка плывет целый приватир фениев. Оттуда же в ящиках с надписью «цемент» в Англию доставляют «адские машины» — динамитные шашки с часовым механизмом. Оставшаяся в душевном одиночестве королева стала раздражительной и нервной. Она просила добровольческие дружины быть готовыми к любому повороту событий.

У многих дела обстояли еще хуже. По стране распространилась чума крупного рогатого скота. В дневнике фермера от 1866 года записано:

В стране, согласно последней переписи остававшейся преимущественно сельскохозяйственной, чума крупного рогатого скота стала настоящей катастрофой, с которой никто не знал, как бороться. Некоторые видели в ней повторение казней египетских. Выдающиеся представители Церкви призывали паству молиться и поститься, чтобы умилостивить Всевышнего.

Жестокие противоречия вызвало в империи дело губернатора Ямайки Эйра, которого обвинили в систематическом варварстве в отношении чернокожего населения. Правда, на каждого человека, осуждавшего отвратительное обращение Эйра с рабами, находился человек, который его одобрял. «Мы слишком нежничаем с нашими дикарями. Мы носимся с ними больше, чем с самими собой, — сказал Теннисон Гладстону. — Негры — это тигры, негры — это тигры». Подобные комментарии в устах выдающегося литератора своего времени наглядно показывают, насколько глубокие корни пустил в империи расизм. Никто точно не знал, что происходит в закоулках Калькутты, на улочках Бриджтауна или на плантациях Южной Нигерии. Можно ли было утверждать, что вся империя находится под властью закона? Это стало одной из причин, почему в феврале 1868 года Дерби, прислушавшись к мнению врачей, ушел на покой. Он возглавлял свою партию в течение 22 лет, установив рекорд, который с тех пор никому не удавалось побить.

Итак, оставался только Дизраэли. Королева писала своей дочери, наследной принцессе Пруссии: «Мистер Дизраэли — премьер-министр! Какое гордое звание для человека, поднявшегося из народа!» Можно поспорить, насколько Дизраэли заслуживал такого наименования — он никак не походил на человека, только что отершего с лица угольную пыль, — но принцесса понимала, что имела в виду ее мать. В любом случае он унаследовал свое правительство меньшинства от Дерби и был вынужден ждать, пока всеобщие выборы не упрочат его положение. «Да, — заметил он, — мне все-таки удалось взобраться на вершину смазанного жиром столба».

Один из привратников палаты общин описал поведение Дизраэли во время заседаний. Он «поднимался по отдельной лестнице для парламентариев и торжественно и медленно проходил через вестибюль, обычно в полном одиночестве, не заговаривая ни с кем из проходящих мимо». Войдя в палату, он «садился, скрещивал руки на груди и неподвижно оставался в этом положении, устремив глаза в пол, до тех пор, пока не наступало время подняться и говорить». В отличие от большинства коллег, он никогда не сидел в палате в шляпе, «потому что не выражал неудовольствия, не смеялся и крайне редко приветствовал происходящее. В основном он просто сидел, как невозмутимая статуя… Окруженный со всех сторон членами своей партии, он не выглядел одним из них — он был так же далек и так же непохож на них, как его народ далек от всего остального мира». Произнося речь, он поначалу всегда говорил натянуто, но постепенно воодушевлялся. Его представления о том, каким должен быть премьер-министр (если предположить, что у него были подобные идеи), отражены в образе лорда Рохэмптона в его романе «Эндимион» (Endymion; 1880): «Взгляните на лорда Рохэмптона — вот настоящий человек. Его нисколько не волнует, вырастут или упадут доходы. Он думает о настоящей политике, об иностранных делах, о том, как поддержать нашу власть в Европе». Он редко вступал с противниками в словесные поединки. Когда Гладстон произносил речь, Дизраэли обычно притворялся спящим, но на самом деле он всегда был начеку. Если Гладстон допускал ошибку, Дизраэли быстро поправлял его.

Ему удалось принять ряд благотворных законов. Были отменены публичные повешения, усовершенствованы железные дороги. Почтовому ведомству разрешили скупить все телеграфные компании — это был первый акт национализации, важный шаг к структурному объединению страны. Однако когда Генри Джеймс впервые приехал в Лондон в 1868 году, он не заметил никаких признаков прогресса: