Инструктор по выживанию. Чрезвычайное положение - Николай Мороз

– Вторые сутки пошли, – сообщила она, – мы уж думали… – И вытерла глаза.

«Не дождетесь», – мелькнула глупая мысль. Егор сжал руку девушки. На это сил хватило, даже еще немного осталось.

– Егор, тебе очень плохо? Скажи, только честно, – ему показалось, что Ольга сейчас снова заплачет.

– Больной скорее жив, чем мертв, – он попытался отшутиться, но получилось не очень хорошо, Ольга не поверила. Убежала куда-то, вернулась с большой чашкой.

– Это чай, – сказала Ольга, – крепкий и горячий. Пей, давай помогу.

– Я сам.

Егор успел перехватить чашку здоровой рукой. Вкус у чая был как из прошлой жизни – терпкий, чуть горьковатый. И приторно-сладкий – сахара Ольга не пожалела. Он выпил обжигающую жидкость, снова улегся, закрыл глаза. Ольга попыталась подняться, но Егор удержал ее за руку.

– Посиди со мной, – попросил он заплетающимся языком, – просто посиди. – Ольга что-то ответила, но Егор не разобрал слов, провалился не то в сон, не то в забытье. Но ненадолго, очнулся от боли в боку, правую руку от ладони до локтя словно пронзил раскаленный шомпол.

– Больно? – еле слышно спросила Ольга. – Чего тебе принести? Ты есть хочешь? – она попыталась подняться, но Егор не отпускал ее, сжал тонкие пальцы девушки еще сильнее.

– Нормально все, ничего не надо. Рассказывай, – потребовал он хриплым шепотом, – подробно, про всех.

Правду из нее пришлось вытягивать по словечку – говорить Ольге было трудно, голос срывался и дрожал. Егор терпеливо ждал, пока она соберется, не торопил девушку, но и не отпускал от себя. Окно словно открыли настежь, и из него в комнату вливалась ночь. Но не промозглая, с ветром и снегом, а жаркая, душная и мутная, как в бреду.

– Вернулись к машине и стали ждать. Артем спал, Дашка с Лизой на переднее сиденье уселись, с Пашкой поссорились. Я снаружи осталась, потом слышу, даже не слышу – чувствую, рядом есть кто-то. Поворачиваюсь, а там лось, огромный, с рогами, – негромко говорила Ольга.

– Ух ты, – еле ворочая языком, восхитился Егор, – целый лось! Повезло вам, я только следы видел…

– Да, лось. Я стою, он на меня смотрит, я на него. Морда длинная, ноги тоже, рога развесистые, – уже спокойно произнесла она и, кажется, улыбнулась, вспомнив свой испуг. И снова замолчала, отвернулась к черному окну.

– И что? – поторопил Ольгу Егор. – Дальше…

– Дальше – стою, жду, он не уходит. Башку вытянул, посмотрел вправо-влево, потом траву есть начал. Слышу – Лизка реветь начала от страха, Дашка тоже, я пистолет достала…

– И лося тоже? – не удержался Егор. – Ну, ты даешь! Вторую звезду рисуй, потом мне покажешь. Или третью? Я уж со счету сбился.

Но шутка не удалась, Ольга вырвала руку и отошла к столу. Егор прикрыл глаза и прислушался к звукам снаружи – слышны голоса нескольких человек, но они сливаются в кашу, словно все, кто есть в доме, одновременно говорят одно и то же. Выделялся только один, хрипловатый и гнусавый от слез, он звучал близко, уже над головой.

– Не успела, извини. Рвануло что-то, лось испугался, убежал. Мы еще полчаса посидели, потом сюда пошли, по тропе.

– А ты, конечно, впереди, на лихом коне, – попытался съязвить Егор, но голос сорвался, да и нужного количества яда в организме не оказалось.

– Да, впереди, – ответила от окна Ольга и снова умолкла, уже надолго.

Накатила сонная одурь, Егор помотал головой и приподнялся на локтях, всмотрелся в полумрак. Тонкий силуэт на фоне окна кажется чернее ночи, Ольга смотрела на лес, на болото с той стороны дороги и говорила, словно сама с собой. Как она шла первой, как первой же увидела Женьку, как прошла через весь дом одна, как нашла Соломатина, как потом проверила подвал и машину. А потом начало темнеть, и Пашка первым разглядел на траве следы крови и побежал по ним к роднику. И орал от болота так, что сорвал голос и два дня не мог говорить, только шипел, как рассерженный уж.

– Девчонки с тобой почти всю ночь сидели, пока мы этих всех вытаскивали, – быстро, скороговоркой говорила Ольга, – мы когда тебя нашли, думали – все, там крови ведро было.

Авдеич молодец, быстро сообразил, что делать надо, не испугался, а потом заново растопил печь оставшимися дровами, и в доме стало тепло. Труп Соломатина бросили в болото, того, в черном свитере, оттащили подальше от родника и оставили в лесу. Женьку похоронили у одной из берез рядом с земляной насыпью. А оружие она собрала, завернула в тряпье и спрятала в нежилой, холодной половине старого дома, в кирпичах полуразрушенной печки. Егор выслушал отчет, лег, отвернулся и коснулся ладонью гладкой теплой стены. Ольга молчала, глядя в окно, потом шевельнулась, принялась перебирать что-то на столе и спросила шепотом:

– Ты есть сейчас будешь? Или потом…

– Потом, – вскинулся, словно со сна, Егор и поплатился за резкое движение, зажмурился, поморщился от боли. Выждал, когда искрящаяся зелень рассеется перед глазами, и сказал негромко: – Что у меня там? Рука цела?

– Я не знаю, честно, я же не врач. Ты без сознания был и бледный, почти синий. Жгут сняли, хорошо, что кровь уже остановилась, я рану заклеила, как смогла. И здесь у тебя «бабочка», – Ольга кончиком пальца дотронулась до подбородка Егора, – и здесь тоже, – палец коснулся лба над левой бровью. – Извини, если что, я не пластический хирург.

– Ничего, нормально все, переживу как-нибудь, – ответил Егор.

«Зарастет, как на собаке. Или на кошке? Нет, на кошках, кажется, тренируются. Кстати, о кошках». – Егор покосился вниз и в сторону. Полосатая тварь никуда не делась, сидела смирно под столом, подслушивала разговор. От окна тянуло не холодом, а сухим жаром, стена над головой была горячей. В комнате стало душно, и глаза заслезились, словно в них насыпали песка.

– Я посплю пока, ладно? Потом поговорим. – Егор с трудом заставил себя произнести эти слова, от чашки горячего чая развезло не хуже, чем от выпитого на пустой желудок стакана водки. Все потом – разговоры, расспросы, мысли. Ольга что-то ответила и вышла из комнаты, кот попытался схватить ее лапами за ногу, но не успел и чуть не получил дверью по морде. Фыркнул недовольно, посмотрел на Егора, но тот даже не слышал, как закрылась дверь. Зато успел почувствовать, как на живот плюхнулось что-то теплое и тяжелое, потопталось, прошлось по груди, заурчало в ухо. Гнать наглую скотину не было сил, и Егор смирился с неизбежным.

Прием делегаций состоялся на следующий день. Сначала пришла Дашка, долго сидела рядом, держала Егора за здоровую руку и кашляла, закрывая губы ладонью. Потом притащился Авдеич, долго охал, глядя на руку и разбитое лицо. Зато поделился своими воспоминаниями:

– У меня то же самое было, с рукой. Когда война началась, мне четыре года было, брату три. Мы в деревне жили, в Новгородской области. Бомбили нас тогда, самолет низко летел, я до сих пор помню, из пулемета людей обстреливал. Все кричат, бегут, а нас мать за руки держит и стоит на одном месте. Потом на землю упала, нас собой закрыла. А когда ее сняли, мертвую уже, мы с братом ничего не поняли. А мне осколком палец перебило, думали, отрезать придется, но нет – зажило. Вот, – дед продемонстрировал Егору белый длинный шрам у основания большого пальца на левой руке.