Как я год жила по Библии - Рейчел Хелд Эванс

«Мы сидим друг к другу лицом, потому что все мы – друг для друга священники, – читала я в брошюре. – У нас нет готовых молитв, чтений, проповедей, гимнов или музыки: мы ждем, что Бог поведет нас и подскажет, что говорить».

После трех дней у Святого Бернарда, где я только и делала, что читала молитвы по книгам, кланялась и крестилась, это звучало странновато.

У квакеров действительно «чего не хватишься, ничего нет». Ни религиозных догматов, ни символов веры, ни священников, ни пасторов, ни литургии, ни икон, ни внешних таинств, ни ритуалов, ни установленного порядка богослужения. Большую часть своих молитвенных встреч они проводят в полном молчании, медитируя и ожидая озарения внутренним светом.

Забавно, что поиск молчания привел меня в места, столь непохожие друг на друга!

«Иногда во время молитвенного собрания кто-либо ощущает потребность заговорить, – читала я дальше. – Друзья ценят слова, исходящие из сердца и внушенные Духом Божьим, но не меньше ценим мы и молчание. Мы знаем, что молитва в молчаливом ожидании способна принести глубокие прозрения. Одними из них стоит делиться немедленно, другими – чуть погодя, третьи предназначены только для нашего личного размышления».

Я выросла среди баптистов, где «потребность заговорить» испытывают почти все и почти всегда; так что поначалу это воскресное собрание показалось мне чем-то вроде «открытого микрофона». Но минута шла за минутой, никто не издавал ни звука, и я поняла, что эти люди молчат всерьез.

Научить бы мой внутренний голос брать с них пример!

«Ну и парковка здесь! Интересно, как я буду выезжать? Стоп, а я выключила фары? Кажется, выключила. Точно? А Бог их знает. Вдруг сюда вломится охранник и заорет во всю глотку: «Эй, чей там бирюзовый “плимут-акклейм” на стоянке с горящими фарами?» И капут молчанию! Может, сходить проверить?

Смотри-ка, они все в одних носках! Может, надо было туфли при входе снять? Хотя нет, вон Джудит в туфлях. А тот парень, похожий на хиппи, снял. Вообще-то все они похожи на хиппи. И почему я думала, что они будут как амиши?

Значит, причастия у них нет? Сомнительная какая-то церковь. И крещения водой тоже? Нет, точно ерунда какая-то. Что за крещение без воды?

Ой! Кажется, кто-то пукнул!

Так, хватит! Я же собиралась молчать!

Тихо, Рейчел. Тихо. Спокойно. Молчим…»

Если внутренний свет и был где-то рядом – как вы понимаете, ему ни словечка вставить не удалось.

Наконец встал и заговорил джентльмен средних лет.

– В пятницу вечером, – начал он с густым выговором Восточного Теннесси, – был я на футболе. И вдруг заметил, какие же разные люди вокруг! Старики в колясках. Отцы и матери. Детишки, иной раз совсем крохи. И все вокруг болтают, смеются и так радуются друг другу, что, знаете, на поле и на то, что там происходит, кажется, вовсе никто не смотрел. Отличный вечер! Еду домой и думаю: «Что за славная была игра!»

Конец истории.

Он сел, и еще с четверть часа мы сидели в полном молчании, а потом поднялась пожилая женщина и прочитала стихи поэта-квакера Джона Гринлифа Уитьера:

За целый час заговорили только эти двое; но слова их, каким-то неведомым образом, нашли во мне такой отклик, какого не находила ни одна проповедь.

После службы я сказала об этом Джудит, и она улыбнулась так, словно я разгадала загадку.

– Так и есть! Несколько слов, сказанных с чувством и значением, могут звучать сильнее, чем целая лекция или проповедь, – ответила она. – У нас, квакеров, это называется «весомые слова».

Весомые слова. Имеющие вес. Да, так это и ощущалось.

В начале месяца я признавалась, что боюсь молчания: боюсь, что оно будет давить меня и душить, что помешает новообретенному увлечению – защите учащих и проповедующих женщин. Но и в тишине аббатства Святого Бернарда, и в Обществе друзей Западного Ноксвилла я встретилась с Чем-то больше меня. С Чем-то таким, что сказало мне без слов: не напрягайся. Все будет хорошо. Ничего страшного, если остановишься и помолчишь.

В конце концов, большая разница – молчать по чужому приказу или по собственному желанию. Такие женщины, как Тереза Авильская, Юлиана Норвичская, Екатерина Сиенская, умели молчать перед Богом – и именно поэтому завоевали такое влияние в Церкви былых времен, где женщины почти не имели права голоса.

В молчании я нашла источник силы. И поняла: если научусь черпать из него, он сделает мои слова весомыми. Пожалуй, можно сказать: в молчании я наконец обрету голос.

Иосия стал царем Израильским, будучи всего восьми лет от роду. По словам Библии, он был последним добрым царем и правил тридцать один год – последние мирные годы Израиля перед Вавилонским пленением. Примерно в середине своего правления Иосия узнал, что в храме найдены Писания, считавшиеся давно утраченными – возможно, Книга Второзакония. Когда Иосии прочли из этой книги, он разодрал одежды свои в покаянии и приказал послать за пророком, ибо ясно увидел, насколько отступил Израиль от путей Божьих.

В одно время с Иосией жили прославленные пророки Иеремия, Софония, Наум, Аввакум – и имена их, и написанные ими книги остались в Библии. Но Иосия решил просить помощи не у них. Вместо них он выбрал Олдаму, женщину и пророчицу, жившую в Иерусалиме.

«Олдаму избрали не потому, что под рукой не оказалось пророков-мужчин, – пишет Скот Макнайт. – Ее избрали, потому что среди пророков она была личностью выдающейся»[148].

Олдама первой подтвердила подлинность найденного свитка, а затем объявила царю Иосии, что неповиновение Израиля приведет к его неминуемой гибели, но самому Иосии дано будет умереть в мире. Так Олдама не только изрекла пророчество, но и ввела в Писание новую книгу – книгу, которой суждено будет стать ключевой и для иудейской, и для христианской Библии. А пророчество ее исполнилось тридцать пять лет спустя (4 Цар 22).

В Ветхом и Новом Заветах мы встречаем всего десять женщин-пророчиц: это Мириам, Девора, Олдама, Ноадия, жена Исаии, Анна Пророчица и четыре дочери Филиппа. Кроме них Рахиль; Анна, мать пророка Самуила; Авигея, Елисавета и Мария имели пророческие видения о будущем своих детей, судьбах народов и пришествии Мессии.