1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - Роберт Кершоу

«Если экипаж танка выбирался наружу, он тут же погибал — пленных никто не брал. На войне как на войне. Но случалось, когда и брали пленных. Если мы понимали, что этих пленных девать будет некуда, их просто убивали в бою. Но не поймите меня так, что мы убивали уже взятых в плен. Нет, нет, ничего подобного не было!»

В самые первые дни в ходе боев в районе Белостока и Минска было взято в плен около 328 000 русских. Еще 310 000 было захвачено под Смоленском. Согласно подсчетам начальника штаба командования люфтваффе генерала фон Вальдау, всего к концу июля было взято 800 000 пленных. К концу декабря этой цифре суждено было увеличиться до 3,3 млн человек. Число погибших советских военнопленных только в первые месяцы войны составляет, по приблизительным подсчетам, 2 млн человек. Лейтенант артиллерии Зигфрид Кнаппе был поражен невиданным числом пленных:

«Пленных брали с первого дня вторжения. Пехотные части брали в плен русских сотнями, потом тысячами, а потом и сотнями тысяч».

Астрономическое число военнопленных создавало немцам колоссальные проблемы. Например, части 12-й пехотной дивизии взяли в плен в период с 31 августа по 8 октября 1941 г. 3159 человек, что составляло свыше четверти их собственных сил (12 000–13 000 человек личного состава). 18-я танковая дивизия, наступавшая на острие танкового клина группы армий «Центр», взяла в плен за первые 5 недель войны 5500 красноармейцев, в то время как численность ее личного состава уменьшилась к августу месяцу 1941 г. с 17 до 11 тысяч человек. Таким образом, приходилось все меньше выделять людей для охраны военнопленных — число пленных достигало колоссальной цифры в 40 % от первоначального личного состава соединения. Шедшие в авангарде наступления танковые части, не снижая его темпов, окружали силы противника и обеспечивали прочность кольца окружения с помощью стремительно таявших танковых и пехотных сил.

Сборный пункт военнопленных в окрестностях Минска

Уяснить себе серьезность этой проблемы легче, если взять в качестве ориентира численность личного состава немецкой пехотной дивизии на конец июля месяца 1941 года. На указанный период немцы располагали 49 дивизиями русских военнопленных! И этих людей требовалось охранять, перевозить, кормить. Одна-единственная немецкая дивизия в сутки требовала до 70 т поставок, треть из которых составляло продовольствие. А у немцев не хватало ресурсов для обеспечения всем необходимым даже собственных войск, не говоря уже о военнопленных. Даже если всерьез принимать весомость идеологической составляющей, к такому наплыву пленных в рейхе не были готовы. Лейтенант артиллерии Губерт Бекер после войны заявил:

«Это всегда проблема, потому что ни в одном пособии по боевой подготовке не объяснено, что делать с 90 тысячами военнопленных. Как и чем их прокормить? Вдруг на твою голову сваливаются 90 тысяч — вы представляете себе, что это за колонна?»

Рядовой Бенно Цайзер из роты особого назначения имел возможность на личном опыте убедиться, как решалась проблема военнопленных:

«Длиннющая серо-бурая колонна, напоминавшая гигантское пресмыкающееся, монотонно гудя, медленно тянулась по дороге. Военнопленные, бесконечный поток русских военнопленных. Конца этой колонне видно не было. Стоило нам приблизиться, как в нос ударила жуткая вонь, кое-кого даже вытошнило…»

С этой проблемой приходилось считаться. Даже если исходить из нормы охраны одним солдатом вермахта группы в 50 человек военнопленных, для охраны 800 тысяч человек требовалось 18 батальонов или 6 полков. И это лишь число пленных, взятых к концу июля. К концу 1941 года эта цифра увеличится до 3 миллионов! А ведь пленных требовалось не только охранять, им полагалась медицинская помощь, провиант, транспорт. Лейтенант Кнаппе прав — контроль над этим был утерян. «Сначала я был удивлен, — писал он, — неужели мы не готовы к приему военнопленных? И вскоре пришлось убедиться, что нет, не готовы. Мы едва успевали снабжать части действующей армии, не то что пленных. Мы просто не ожидали такого наплыва их».

Результатом стали нечеловеческие условия пребывания русских в плену. «Многие немцы вынуждены были сжать зубы и не замечать этого явления, — утверждает лейтенант саперных войск Пауль Штреземан. — Если бы я мог… я бежал бы куда глаза глядят». И Штреземан продолжает: «Нет, нет, я за всю войну не видел ни одного случая дурного обращения с военнопленными. Конечно, если столько пленных, сколько мы взяли в России, это неизбежно вызовет хаос в войсковом снабжении». Кнаппе считал, что «пленные находились в состоянии прострации, это была серая аморфная масса». Бенно Цайзер рассказывает:

«Повинуясь чувству отвращения, мы было шарахнулись прочь, однако увиденное загипнотизировало нас, заставив позабыть о тошноте. Неужели эти жуткие серо-зеленые фигуры, понуро бредущие, действительно люди, на самом деле человеческие существа?..»

Солдаты, как правило, предпочитают не впечатляться от подобных зрелищ, и немецкие солдаты в этом смысле не исключение. Солдат предпочитает думать о том, что его самого ждет на войне. Лейтенант Пауль Штреземан заявил: «Я и представить себе не мог, наблюдая тянущиеся на запад бесконечные колонны, что эти бедняги почти все перемрут от истощения». Мнение Зигфрида Кнаппе: «Это было ужасно, но ведь все это происходило не по расхлябанности — просто невозможно прокормить такую массу людей без ущерба для собственных войск».

Кнаппе ошибается. Политика эта была продуманной. В качестве оправдания в рейхе лицемерно ссылались на то, что Советский Союз не подписал в 1929 году Женевскую конвенцию о статусе военнопленных. А Германия считала себя обязанной соблюдать упомянутую конвенцию только в отношении военнопленных граждан государств, подписавших ее. И СССР, и Третий рейх ратифицировали в 1929 году Женевскую конвенцию о статусе раненых, обязавшись оказывать им необходимую медицинскую помощь.

Приказ ОКВ от 8 июля 1941 г. гласил: «Медицинская помощь оказывается, в первую очередь, представителями соответствующих русских военно-лечебных структур и с использованием русских медикаментов и перевязочных средств». Предоставление вермахтом транспортных средств для перевозки раненых не предусматривалось. Две недели спустя ОКХ ввело дополнительные ограничения «в целях предотвращения наплыва в тыл русских раненых». В соответствии с ними эвакуации подлежали лишь легко раненные военнопленные, которые по истечении месячного лечения могли быть использованы на работах. Этим директивам следовали безоговорочно. Генерал-полковник Гёпнер, командующий 4-й танковой группой, был не против упомянутой директивы: «Само собой разумеется, что немецкие военврачи оказывали русским раненым помощь лишь по завершении оказания таковой немецким солдатам и офицерам». 18-я танковая дивизия, входившая в 2-ю танковую группу генерал-полковника Гудериана, получила приказ вообще «ни при каких условиях» не оказывать помощь русским раненым, не транспортировать их и не размещать вблизи мест размещения немецких раненых. Их перевозили на обозных телегах.