"Русская освободительная армия" против Сталина - Иоахим Гофман

Однако в вечерние часы 11 мая настроение становилось все более напряженным. Расставленные посты доложили о приближении советских танков, задача которых могла состоять лишь в том, чтобы воспрепятствовать отходу на запад. Генерал-майор Буняченко неожиданно перенес дивизионный штаб из Гвождян поближе к Шлюссельбургу и одновременно приказал быстро стянуть все части дивизии к району на северо-запад от города. В этой трудной ситуации Буняченко связался и с американским комендантом Шлюссельбурга капитаном Донахью, который, однако, обещал, что решение о пропуске последует лишь на следующий день, 12 мая в 10.00. Но со своей стороны Донахью оказал дивизии большую услугу. Он сам поехал с переводчицей Рождественской в штаб 162-й танковой бригады и потребовал, во избежание инцидентов и, видимо, категорическим тоном, немедленного отвода советских танков, фактически вторгшихся на его территорию. Это вмешательство, несомненно, побудило полковника Мищенко, который считал власовские части еще вооруженными и боеспособными, к сдержанности. Тем с большей готовностью он ухватился за случайно предоставившуюся возможность, быть может, все-таки еще пленить дивизию.

Вечером 11 мая подполковник Артемьев, командир 2-го полка, ошибочно считавший, что дивизионный штаб еще находится в Гвождянах, неожиданно попал в штаб уже прибывшей сюда советской танковой бригады. Собравшись с духом, Артемьев выдал себя за парламентера, который по поручению своего генерала должен установить связь с советскими войсками по поводу добровольного перехода на их сторону. Советскому командиру бригады это было как раз на руку. Мищенко проявил чрезвычайную заинтересованность и был готов немедленно предпринять меры, чтобы предотвратить столкновение с власовской дивизией в этот момент. Ночью Артемьев с двумя советскими офицерами – по всей видимости, с разведчиками майором Виноградовым и старшим лейтенантом Игнашкиным – появился в дивизионном штабе, где генерал-майор Буняченко подхватил игру и для вида продолжил переговоры. Чтобы выиграть время до следующего утра, когда ожидалось решение американцев, он послал Артемьева назад в Гвождяны под предлогом необходимости письменной гарантии и установления деталей перехода. Мищенко действительно не постеснялся собственноручно составить объявление об амнистии и освобождении от наказания, он также пообещал ничего не предпринимать против дивизии, если та перейдет со всем оружием до 11.00 утра 12 мая. Наконец, в поздний час, будучи навеселе после угощения, он попросил Артемьева уже теперь привести свой полк, не дожидаясь решения командира дивизии.

Эта интермедия прямых переговоров между офицерами РОА и Красной Армии много лет спустя стала поводом для резкой дискуссии. Полковник Поздняков усомнился в версии Артемьева и назвал этот маневр «грязным пятном» на памяти о 1-й дивизии РОА [611], но вызвал этим возражения полковника Кромиади, подполковника Архипова-Гордеева и капитана Шатова, заведующего архивом РОА [612]. Они, со своей стороны, утверждали, что имел подполковник Артемьев полномочия или нет, но начатые им переговоры во всяком случае предоставили дивизии безотлагательно необходимую передышку. Ведь договоренность с Мищенко все же давала власовским солдатам в эту критическую ночь и утром 12 мая, когда, как надеялись, американцы откроют им путь, определенную гарантию, что они не окажутся неожиданно под советскими танками. Оглядываясь назад, можно констатировать и то, что в итоге именно генерал-майор Буняченко перехитрил советского командира бригады, а не тот – русского командира дивизии. Несмотря на это, ситуация с утренних часов 12 мая претерпела поворот к худшему.

Ночью Власов – или, вероятнее, начальник отдела пропаганды 1-й дивизии, майор Боженко – вручил американскому коменданту Шлюссельбурга меморандум, в котором еще раз указывалось на особый характер РОА как самостоятельной и никоим образом не находящейся на немецкой службе Русской освободительной армии и высказывалась просьба об интернировании и предоставлении политического убежища [613]. Лидеры Освободительного движения заявили о своей готовности предстать перед международным судом любого состава и ответить за свои действия. Но решение на американской стороне тем временем уже было принято. Еще 6 мая, когда южная группа РОА предложила свою капитуляцию, командующий 3-й армией генерал Паттон указал на «прискорбное положение» этих «белых русских» [614]. Чтобы их спасти, записал он в своем дневнике, их нужно ускоренно вывести из Чехии и объявить перемещенными лицами. Однако тем временем из ставки генерала Эйзенхауэра (Верховное главнокомандование экспедиционными войсками союзников) поступили опеределенные директивы 12-й группе армий генерала Брэдли: с 0 часов 9 мая запретить немецким войскам в Чехии – а это означало и власовские войска – переход на занятую американцами территорию и перешедших передавать Красной Армии. Директива американской 3-й армии 12-му корпусу о процедуре передачи была проработана в деталях подчиненными дивизиями с 11 до 13 мая [615]. Как, в конечном итоге, следовало действовать, видно из предложения 26-й пехотной дивизии во главе с генерал-майором Полем, которое ее офицер связи представил 12-му корпусу 12 мая. «Что касается власовцев, – говорится там, – то дивизия считает, что лучший путь передачи следующий: впустить русских, блокировать территорию с власовскими войсками и затем отвести американские части». Кстати, американские командные инстанции вполне сознавали, на какую участь они обрекают этих людей. Так, командир 12-го корпуса генерал-майор Лерой Ирвин в телефонном разговоре обратил внимание начальника штаба 3-й армии генерал-майора Гея, «что русские (т. е. Советы) расстреляют всех белых русских (т. е. военнослужащих РОА) и эсэсовцев». Такова была безотрадная ситуация, когда генерал-майор Буняченко и начальник штаба 1-й дивизии подполковник Николаев 12 мая в 10.00 хотели направиться в американский штаб. Через одного капитана – видимо, это был Донахью – им по поручению генерала еще раньше дали понять, что тот, к своему сожалению, не в состоянии пропустить русскую дивизию. Но американский офицер, со своей стороны, обратил внимание на то, что его подразделение покинет город Шлиссельбург в 14.00, исходя из чего он лично дал добрый совет: пусть власовская дивизия попытается достичь американской зоны, рассеявшись на небольшие группы. Одновременно он предоставил генерал-майору Буняченко возможность встретиться в замке Шлюссельбург с Власовым, который мог лишь подтвердить ему полную безнадежность положения и, чтобы позволить солдатам бежать в одиночку, приказал теперь немедленно распустить дивизию.

В середине дня 12 мая приказ главнокомандующего был выполнен. Генерал-майор Буняченко по радио в последний раз созвал полковых и прочих командиров в дивизионный штаб на северо-западной окраине города Шлюссельбурга. В трудных ситуациях прошедших месяцев Буняченко часто являлся последней надеждой для своих людей. Он еще всегда знал выход. Но теперь и он лишь с трудом сохранял самообладание [616]. Окруженный несколькими офицерами дивизионного штаба, в т. ч. подполковником Николаевым, почти все из которых уже не имели знаков различия, он от имени Власова освобождал входящих командиров от присяги и просил их как можно быстрее отправить своих людей в путь малыми группами, избегая основных дорог и населенных пунктов, в направлении германской границы: «Там мы встретимся снова». Еще одно краткое прощание, затем он и его сопровождающие сели в машины и поехали назад в замок Шлюссельбург.