Вблизи и далеко - Пальмира Керлис

В приемном покое витал неистребимый запах больницы – смесь лекарств и стерильности. Я влил в себя два стакана растворимого кофе из автомата, сел на диван и прикрыл глаза, чтобы не видеть ослепительно светлых стен. Оставалось только ждать.

Выкарабкается. Она упрямая и сильная, теперь уж точно. Я все сделал правильно. Максимально правильно и осторожно. Избежать подобной реакции организма можно было лишь в одном случае – вообще не трогать блок. Отказаться от дара любой имеет право. Но при этом хорошо бы знать, от чего конкретно отказываешься. Так что рискнуть все равно стоило. Да и рассуждать тут уже бессмысленно. Потому что поздно.

Я попробовал взять себя в руки. Вышло паршиво – даже простейшая концентрация не далась. Пора устроить дару передышку. Не ловить чужие эмоции, не высматривать Киру за стенами. Закрыться, отгородиться глухой стеной и наблюдать за снующими вокруг монохромными человечками. Пару раз удалось выловить усталых врачей. Сказали, что Кира до сих пор без сознания, состояние тяжелое, и причина непонятна. Далась им эта причина. Пусть продержат живой хотя бы сутки, дальше она сама справится.

Стемнело. Позвонила Лола, спросила, почему я опаздываю на вечеринку у костра. Ответил, что не приду. Объяснять ничего не стал. Названивал Норд. На втором сброшенном звонке догадался, что разговаривать я с ним не хочу. Ближе к полночи еще кто-то пожелал пообщаться… Отключил телефон, не глядя.

Когда народ из приемного покоя почти рассосался, рискнул ослабить защиту. Черно-белый мир снова заиграл красками, но тяжесть и усталость никуда не делись, как и надоедливая вибрация в воздухе. Что-то со мной не так. Конкретно не так. Ни один откат не бывает столь мощным и продолжительным.

Хотя это мой первый снятый блок, откуда мне знать, что сейчас норма, а что нет. Я забрал с соседних диванов подушки и со всеми удобствами разлегся на своем. Еще один проверенный способ – просто расслабиться. Ничего не контролировать, не думать, не напрягаться. К счастью, обстановка позволяла. Минуты потекли быстрее, утомленное сознание погрузилось в зыбкий полусон.

Небо за окном окрасилось оранжевыми всполохами рассвета, рядом засуетился персонал. Пришлось подняться, смыть остатки сна ледяной водой в туалете. Попытался сконцентрироваться на проплывающей мимо энергии. Разделить на отдельные волны, вытащить эмоции из общего клубка, вклиниться в Поток. Получалось, но с трудом. Словно привычные действия стали требовать гораздо больше усилий. Сомнений не осталось – это не откат. Это совсем другое. Вот только что? И, собственно, какого черта?..

Где-то через час мне сообщили, что Кира очнулась, чувствует себя неплохо, и я могу ее навестить. Наконец-то! Все с ней будет хорошо. Ее таким не возьмешь, всех еще переживет. Энергия восстановится, дар наберет силу. Уверен, это сполна компенсирует испорченное платье.

Палата была залита солнцем, по светло-зеленым стенам метались солнечные зайчики. Кира, потерявшаяся в широкой больничной сорочке, лежала поверх одеяла и задумчиво смотрела в окно. Из тонкого запястья торчала закрепленная пластырем игла капельницы. На тумбочке таращил круглые глаза плюшевый утенок, пахло яблоками.

– Ты как? – спросил я тихо.

Она медленно оглянулась и равнодушно пожала плечами.

– Живая. Все сверкает сильнее, но не то чтобы очень.

Ну, это нормально. Дар в ней набирает силу постепенно. Вопрос нескольких дней, и разница станет заметней.

– А ты? Чувствуешь что-нибудь? – поинтересовалась Кира. Ее губы тронула слабая, но довольная улыбка. – Рассказать, что это за хрень?

Забавно.

– Расскажи.

– Мой дорогой дядя, чтоб ему в аду сковородка погорячее досталась, – нараспев выговорила она, – устраивал всю эту веселуху лишь раз в неделю по одной причине. Чаще не получалось.

Я вопросительно изогнул бровь, Кира не без удовольствия выдержала длинную паузу и продолжила:

– Видишь ли, столь глубокое проникновение в чужое подсознание требует слишком большой концентрации и сил немерено. Что в итоге тебя ослабляет. Эдак на недельку. Проходит, не переживай. Если даром в эти дни активно не пользоваться. Сорвешься – срок удваивается. И так далее. Добро пожаловать на курсы воздержания!

– То есть ты знала, – констатировал я, – заранее. И не сказала.

– А ты не спрашивал, – она откинулась на подушку и закатила глаза. – Господи… Еще бы ты спросил. Тебе же и в голову не пришло подумать о последствиях. Особенно для себя. Зачем? Чувство собственной непогрешимости еще не жмет?

– Кира, Кира. Завязывай с завистью. Теперь, когда у тебя самой полноценный дар…

– О, я тебя умоляю, – перебила Кира. – Если задуматься, все в этом мире равноценно. Раньше у меня не было возможности попасться ловушке, а сейчас есть. Я уж молчу про бары и Диснейленд.

– Да, недоступные более бары – это трагедия века. Зачем же ты согласилась?

– Просто иначе бы до тебя не дошло. Хотел? Получил! Продолжишь – будет хуже. Выбрала доходчивый способ это объяснить.

– Спасибо за науку, мать родная! Теперь я знаю, как правильно превращаться в маньяка и обижать несчастных девочек. Раз в неделю, не чаще… Может, хватит всех под одну гребенку мести?

Кира усмехнулась и отвернулась к окну. Повисла тишина.

– Знаешь, – сказала она наконец-то. – Я себе тогда, уже потом, после, постоянно говорила одно и то же. Становилось легче.

– Что ты все равно ничего не могла сделать, – протянул я устало.

– Что это больше не повторится, – отчеканила Кира, – ни с кем.

Тишина зазвенела пустотой, в палате потемнело. Всего лишь солнце спряталось за облаками.

Я молча вышел за дверь. Что тут еще можно было сказать? Разве что придушить ее к чертям собачьим.

С улиц до сих пор не убрался ночной холод, прохожие спали на ходу, безучастные лица чередовались с угрюмыми. Сразу видно – восемь утра. Ну, здравствуй, новый день! Только попробуй быть таким же паршивым, как и утро…

Все. Надоело. Цирк затянулся. Норд в позе вождя народов, милая семейка вемов, готовых уже схарчить друг друга, словно то печенье, бестолковая суета вокруг ловушки. Пора заканчивать с этой историей.

В кармане лежали оба комплекта ключей – от съемной квартиры, и от заваленной барахлом библиотеки Марии, в которой она умудрялась жить. Там должно быть что-то, проливающее свет на ловушечные страсти. Обязано! И я это что-то найду, даже если придется перетряхнуть каждую чертову книжку на каждой чертовой полке.

В двухэтажном мавзолее отсутствие хозяйки бросалось в глаза сильнее, чем прежде. Стало еще меньше воздуха и больше пыли. Я открыл окна и включил свет везде, где его только нашел. Шкафов здесь было множество, книг – несколько сотен, и практически из каждой вываливались служившие закладками чеки, фантики от конфет и листы с заметками на полях. Бесполезными, как и таблицы в ее гребаной тетради. Я перерыл два шкафа, собрав трофейную кучу из обрывков бумаги и ошметков пыли. С третьим повезло. Между талмудом о древних цивилизациях и задней стенкой шкафа заметил смятый в гармошку тетрадный листок с надорванным краем. Очередная таблица. В одной графе друг над другом пять знаков, в другой – даты.