Хроники Вторжения - Ярослав Веров

Вернемся к рассказу. Герой узнает, что нелюди существуют вечно, что имеется разветвленная тайная организация, что общаются они друг с другом среди людей на ином, энергетическом, уровне, ну и так далее. Мой бог, да какая у нелюдей может быть организация? К чему она им? И система общения на кой ляд? Зачем они отпускают героя и на прощание злорадно и нагло заявляют: ступай, все равно тебе никто не поверит? Самодовольный нелюдь – что может быть нелепей?

Для чего я упомянул о своем рассказе? Чтобы вы избавились от призрака антропоморфности. Я-то от него уже избавился. Да, краски жизни поблекли, люди сделались мне неинтересны, общение с ними затруднено. За отказ от антропоморфности сознания приходится платить.

Конечно, легко изыскать себе рокового врага в евреях или неграх. Просто сказать – негры не люди. Ну, а для негров мы кто? Белый человек для черного так же неудобен, как для белого черный. И образование, и воспитание призывает нас к терпимости. А животное начало берет свое. Ксенофобия – страшная вещь, если дать ей волю. Но нельзя людям искать врагов друг в друге. Подобное, разрушая наш видовой инстинкт самосохранения, ведет лишь к массовым убийствам.

Но иногда я думаю, что в массовых убийствах тоже есть момент нашего самосохранения. Ведь при этом точно так же гибнут и нелюди, тем самым их число сокращается. Приходится, так сказать, выбирать мелкой сетью крупную рыбу.

К чему я писал все это? Зачем стучался в ваши двери, взывая к вашей интуиции, вашему чувству, если нелюдей понять и обнаружить нельзя? А ведь понять означает обнаружить!

Вот я иду по проспекту. Непрерывным потоком плывут машины, толпою спешат куда-то люди, пульс города выносит из метро поток новых. Летние кафе, ресторанчики – все заполнено, всюду кипит жизнь. Нас много. Но буквально каждую минуту я замираю от дрожи, чувствуя приближение нелюди. Мне не надо доказательств, чтобы знать, что это он, нелюдь. Все доказательства антропоморфны и бессильны. Я старый человек, и мне уже нечего бояться. У меня всегда с собою пистолет, лежит в кармане, всегда заряжен, ждет своего часа. Я думаю – он своего дождется. И хотя бы одну нелюдь, но я успею стереть с лица земли от имени всего человечества. Ведь они всегда здесь, подле нас. Однако, спешить с этим я не хочу. Ошибиться боюсь. Это должен быть роковой, верный выстрел. Это должно быть мое последнее слово и последняя жертва. Я обменяю свою, уже никому не нужную жизнь на нежизнь нелюдя. В душе я надеюсь, что мой выстрел станет переломным в наших взаимоотношениях с ними. Представитель человечества выстрелом скажет: нелюди – мы о вас знаем, мы вас видим, мы вас уничтожим!

Итак, я принял единственно верное в моем положении решение. Вы скажете – зачем бояться того, чего мы не знаем и понять не можем? Но взгляните с другой стороны – как можно бояться того, что мы знаем и можем понять?

Вот они уединяются от нас. Что в этот момент происходит с нами? Не перестаем ли мы быть людьми, не превращаемся ли мы, поодиночке – сегодня ты, завтра он, – в нелюдей?

Разве вы хотите стать нелюдью?

* * *

Москва, Измайловский лес. Около шести утра. Овчарка-немец восторженно носится среди берез и сосен. Внезапно замирает, раздувая ноздри, и кидается куда-то сквозь кусты. Жалобный визг срывает со скамейки хозяйку, даму пожилую, но импозантную.

На одной из тропинок лежит человек. Пес сидит рядом и скулит. Грустным взглядом, исполненным почти человеческой тоски, пес глянул на хозяйку и, опустив хвост, побрел к ней. Женщина, будучи не робкого десятка, подошла к лежащему. И несмотря на лужу крови, в которой покоилась голова человека, она наклонилась и проверила пульс.

«Скорая» здесь уже не требовалась. Требовалась милиция. Женщина решила зайти прямо в райотдел милиции, благо тот был в ее дворе. А про себя отметила странность в поведении собаки – любимец жался к ногам и косился не на труп, а на ближайшие кусты.

Случай был очевидный. Несомненное самоубийство из личного именного «ТТ». Капитан Петрук, оперуполномоченный райотдела, решил, что в прокуратуру тут передавать нечего, и спустя неделю дело благополучно закрыли. И все же кое-что в этом деле беспокоило капитана. Впрочем, даже не беспокоило, а вызывало вопросы философского, что ли, порядка.

В общем, было о чем поговорить с коллегами-друзьями – майором Князевым из горотдела, с коим они заканчивали вместе еще школу милиции, и старшим лейтенантом Фрязиным из отдела экспертизы.

Договорились, как выразился майор, «побеседовать в неформальной обстановке», то есть после службы, в летнем кафе за кружкой пивка.

Без долгих объяснений Петрук протянул майору папку с ксерокопиями протокола, показаний свидетельницы, справки о личности убитого и, самое главное, – найденных в кармане его пиджака записок. Расторопный официант принес пива, креветок

Оторвавшись от записок, майор Князев пожал плечами и сказал.

– По-моему, псих.

– Любопытный псих, – ответил Петрук. – Собирался кого-то замочить, а в обойме держал одну пулю. На верняк надеялся, или как?

– Нет, не таким человеком был полковник, – поддакнул Фрязин. – Полковник КГБ в отставке, в свое время курировал секретное учреждение. Этот шутки с патронами шутить бы не стал.

– Психов везде хватает, – буркнул майор.

– Только не в этом случае. Экспертиза по нагару в стволе установила, что с момента последней чистки оружия из него было произведено несколько выстрелов, не менее половины обоймы.

– Ого! – заинтересовался майор. – Что ж ты, Петро, мне сразу не сказал? Экспертизу, разумеется, к делу не подшил?

– Само собой, – ответил Петрук, а Фрязин хмыкнул.

И объяснил:

– Труп обнаружен на месте происшествия, ниоткуда его не приволокли, это однозначно. А между тем, поблизости никаких следов других выстрелов нет.

– Этот псих, – гнул свое майор, – мог замочить жертву загодя.

– Я проверял сводки за неделю. Никого убитого из «ТТ» не находили.

– Хитро запрятал? – предположил майор.

– Исключено, – возразил Петрук. – Пожилой человек, сердечник – «жестокий стеноз». Одинокий. А спрятать тело, да так, чтобы не обнаружили – для этого твое здоровье иметь надо, Иван. Ну, пусть замочил кого-то в лесу. Но место-то людное, всюду собачники и прочие отдыхающие от трудов.

– А если предположить, что второй труп все же был? – спросил Фрязин.

– Ну? – нукнул Князев, а Петрук в предвкушении спора заказал еще пива.

– И именно в то утро, – стал развивать версию старший лейтенант. – И всю обойму полковник всадил в этого кого-то с близкого расстояния, так что весь порох остался на одежде жертвы, а не на кустах.

– Куда же делся труп? – заинтересованно осведомился Петрук.

– Вот именно! – веско качнул кружкой эксперт и сделал энергичный глоток.