Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье - Сью Стюарт-Смит

окном во время детской болезни. Исследование проходило в небольшой больнице в Пенсильвании, в нем участвовали две группы пациентов, выздоравливающих после операции на желчном пузыре. У одной группы окна выходили на группу лиственных деревьев, в то время как другой приходилось смотреть на коричневую кирпичную стену. Пациенты с видом на деревья чувствовали себя лучше; у них был низкий уровень стресса, более позитивное настроение, им требовалось меньше обезболивающих, и они выписывались в среднем на день раньше. Исследование также показало, что медсестры фиксировали гораздо меньше жалоб от пациентов с видом на деревья.

Скептик может задаться вопросом, могут ли другие формы отвлечения внимания, такие как просмотр телевизора во время пребывания в больнице, привести к подобному эффекту. Из результатов недавнего исследования, проведенного командой из Университета Канзаса, следует, что нет. У всех пациентов, участвовавших в эксперименте, был телевизор, однако у половины из них рядом с кроватью, кроме того, стояло цветущее растение. В общей сложности девяносто пациентов после операции по удалению аппендикса были случайным образом распределены по палатам[337]. В период восстановления после операции пациенты с цветами сообщали о лучшем настроении и меньшей тревожности, у них наблюдались более низкие показатели кровяного давления и частоты сердечных сокращений. Потребление ими обезболивающих препаратов также значительно снизилось. Это привело исследователей к выводу, что цветущие растения являются «недорогим и эффективным лекарством для пациентов, выздоравливающих после операции». Кроме того, участники исследования интерпретировали присутствие растений как признак того, что больница была местом заботы; другими словами, присутствие зелени и цветов способствовало таким чувствам, как доверие и уверенность.

Все преимущества, которые может дать природа нашему здоровью, рассмотренные в предыдущих главах, безусловно, соответствуют результатам этих исследований, но в контексте больницы особенно важно то, что такие базовые эмоции, как надежда и страх, могут существенно повлиять на переживание болезни, а иногда и на ее исход. Наличие садов и цветущих растений является признаком ухоженного места, что срабатывает как своеобразный «эффект плацебо»[338]. Термин «плацебо» означает «доставлять удовольствие» и используется для обозначения контрольных таблеток без явных лечебных свойств для имитации лекарственного средства при испытаниях лекарств, а также для наименования позитивных ожиданий, возникающих в результате чуткого взаимодействия с медицинским персоналом. В то время как реакция на плацебо полностью основана на чувствах и убеждениях, эффект, который оно производит в мозге, абсолютно реален. Это включает в себя высвобождение эндогенных эндорфинов, которые повышают настроение, успокаивают и снимают боль. Считается, что и другие позитивные качества здания оказывают аналогичный эффект, поэтому писатель и архитектор Чарльз Дженкс, основатель благотворительной организации, которая строит «Центры Мэгги по уходу за больными раком» в Великобритании, говорит об «эффекте дизайнерского плацебо»[339]. Центры Мэгги, которыми управляют неравнодушные и приветливые волонтеры, служат в качестве противоядия тому, что Дженкс называет «больничными фабриками». Они спроектированы разными ведущими архитекторами, поэтому эстетика каждого из них отличается друг от друга, но все они максимизируют эффект плацебо за счет использования света, красоты, уюта и садов.

Когда мы болеем, вся искусственность и притворство жизни исчезает. Мы возвращаемся к основам – черно-белой версии мира, – в которой вещи быстро помечаются как хорошие или плохие, безопасные или опасные. То, что кажется безобидным для спокойного ума, может представляться совершенно иначе в условиях стресса. Если мы в тревоге, то при малейшем намеке будем проецировать всякие страшные вещи на окружающую нас среду. Исследование Ульриха о влиянии искусства на больничную среду[340] подтверждает, до какой степени тщательно должны быть подобраны в ней изображения. Он обнаружил, что за пятнадцатилетний период пациенты одной из шведских психиатрических больниц нападали и повреждали только абстрактные картины, но никогда – те, которые изображали природные пейзажи. Еще одно исследование, проведенное среди пациентов, выздоравливавших после операции на сердце[341], показало, что абстрактное искусство оказывает не столь успокаивающее воздействие, как картины природного мира, и, в частности, одно изображение, содержащее прямые линии, оказалось определенно стрессовым, возможно, из-за того, что оно способствует ощущению замкнутости и ограниченности.

Ульрих также приводит пример полуабстрактной инсталляции из больших, угловатых, птицеподобных форм, отлитых из металла[342], которая была заказана для центра лечения рака. Никто, участвовавший в планировании Птичьего сада, как его называли, не заметил ничего потенциально угрожающего в формах скульптур, но вскоре после их установки это стало очевидным. Более 20 % пациентов сообщили о негативной реакции на них: не просто о неприязни к ним – некоторые люди воспринимали их как враждебные и угрожающие. Скульптуры усиливали страх некоторых людей перед раком, и спустя совсем немного времени их пришлось удалить.

* * *

Скульптуры Птичьего сада являются примером того, насколько на наш жизненный опыт влияет процесс воображаемой проекции. В девятнадцатом веке немецкий философ Роберт Фишер дал этому явлению название «Einfühlung»[343]. «Einfühlung» означает «эмпатия», и Фишер придумал это слово, чтобы отразить то, как мы не прокладываем, но «про-чувствуем» свой путь в окружающий нас мир с помощью того, что, по его мнению, было формой «кинестетической», или внутренней, симуляции. Фишер намного опередил свое время. Тогда преобладала модель мозга, согласно которой считалось, что мозг всего лишь пассивно регистрирует то, что мы видим, – так же, как это делает камера. Теперь мы знаем, что это не так. Мозг имитирует действия и движения по мере того, как мы наблюдаем за ними. Этот сложный процесс возникает в результате деятельности специальных клеток, называемых зеркальными нейронами. Эти нейроны находятся в частях коры головного мозга, ответственных за двигательные функции, и, когда мы наблюдаем за движением, они срабатывают так, как если бы мы сами совершали эти движения; все, чего не хватает, – это команды мышцам для их выполнения. Фишер думал об “einfühlung” как о процессе «внутреннего подражания», чем она более или менее и является.

Зеркальные нейроны бывают разных типов, и они играют важную роль в восприятии и отражении выражения лица, что необходимо, прежде всего, для формирования связи между матерью и младенцем. Они также способствуют развитию нашей способности к сопереживанию. Большая часть исследовательского интереса к ним до сих пор была сосредоточена именно в этих областях, но недавние работы показали, что клетки зеркальных нейронов принимают гораздо более широкое участие в том, как мы воспринимаем наше физическое окружение. Возможно, это не так уж удивительно, поскольку выживание охотников и собирателей зависело от способности обнаруживать едва заметные движения в окружающем ландшафте. Итальянский нейробиолог Витторио Галлезе, возглавляющий одну из основных исследовательских групп, специализирующихся на изучении зеркальных нейронов, описал, что заставить эти нейроны работать может «сосновая шишка, падающая на садовую