Волчье сердце - Ричард Кнаак

Посему Вариан крепко держал гнев в узде, будто коня, которого нужно усмирить, и что есть сил старался одолеть его. Довольно гневу и дальше разрушать его жизнь. Теперь у него будет цель. И подходящую цель Вариан знал лишь одну. Если гнев приносит какую-то пользу только в битве, туда он и направит его мощь. Пусть гнев придает ему сил в боях против Смертокрыла и орков с союзниками…

И вот гнев подчинился его воле. Вариан разорвал его хватку, и отныне гнев будет служить Вариану, а не наоборот.

«Спокойствие… равновесие… ярость», – прозвучал все тот же голос, принадлежавший ему… и на сей раз кому-то еще, на первый взгляд незнакомому, хотя Вариан и чувствовал, что должен бы его узнать.

«Зверь должен быть побежден, чтоб человек смог восстать… Гнев должен быть слугой, дабы человек был… цельным…»

Ярость усилилась, но уже не сама собой, а по приказанию Вариана. Теперь она была связана с его силой, а не с отчаяньем. Вариан вновь почувствовал рядом Тиффин, Андуина, отца и всех прочих, кто был ему близок, важен и дорог. Все они не теряли веры в него никогда – даже сын. Вариан понимал: Андуин сделал то, что сделал, не только ради себя самого, но и в надежде помочь отцу примириться с самим собой.

Гнев переполнил душу, однако Вариан был ему рад. Превращенный в оружие, гнев больше не был слепой, бездумной силой. Против такого оружия в его руках не устоять ни одному врагу.

Откуда-то неподалеку донесся горделивый вой. И Вариан откликнулся. Он, наконец, понял, кто призывает его. Голдринн. Ло’Гош. Древний в обличье волка. Ло’Гош звал его в битву. Перед глазами вновь потянулась череда образов тех, кто желал зла всем, вверенным его попечению, а особенно – Андуину. В этом новом видении Смертокрыл, хохоча, опускался с небес на Штормград. Обезумевший исполин упивался разрушением Варианова дома и бессчетного множества иных стран: его власть над самою землей заставила всколыхнуться весь Азерот. Мир до сих пор не мог оправиться от его злодеяний… но Вариан понимал: победа в этом сражении потребует времени и точного расчета. Пока что ему предстояло сразиться с угрозой более непосредственной. И лицо, и имя ее король знал еще до того, как сей новый враг сменил Смертокрыла перед его мысленным взором.

Гаррош Адский Крик.

Подумав о предводителе Орды, Вариан призвал на передовую свой гнев и для пробы дал ему волю. Гнев тут же достиг высот, недоступных простой разрушительной силе. Теперь, закаленный, обретший форму, он обрел и небывалую мощь.

Тем временем Ло’Гош завыл вновь.

Проснувшись и даже не заметив, что спал, Вариан вскочил на ноги.

Генн Седогрив больше не сидел прямо перед ним – и, пожалуй, к лучшему: только это и позволило гилнеасскому самодержцу, стоявшему в нескольких футах, отскочить назад, прочь с пути рванувшегося вперед Вариана. На взгляд короля Штормграда, Генн, даже оставаясь в облике воргена, двигался, точно во сне. Все вокруг словно бы сбавило скорость. Окинув взглядом остальных воргенов, Вариан обнаружил, что они, пусть даже быстро оправившись от изумления, движутся чуточку медленнее него.

– Голдринн… – вытаращив глаза, проговорил Генн. – Ло’Гош… его аура… она окружает тебя целиком…

Воргены вокруг них прижали уши, но не от страха – в благоговении.

– Голдринн и вправду касается твоего сердца, твоей души… – пробормотал Генн. – Древний волк чтит тебя, а значит, и мы – тоже…

Вариан не сказал ничего, однако и он наконец-то почувствовал то, что с самого начала знал Генн. Дух великого волка оказал ему честь, сделал его своим избранным воином.

Благодаря Голдринну – Ло’Гошу – и себе самому, Вариан понял, что должен сделать дальше.

– Я был безрассуден. Виной тому не только горечь утраты столь многого – столь многих дорогих мне людей, но и страх потерять то немногое, чем до сих пор дорожу, особенно сына, – сказал Вариан Генну и прочим воргенам. – Но теперь я все понимаю. Мы нужны Азероту. Все вы, и я – мы стали теми, кем стали, чтобы помочь ему. И помочь ему мы должны непременно…

Вокруг воцарилось молчание.

– Что же ты нам прикажешь? – наконец спросил Генн.

Но Вариан знал лишь одно.

– Пойдем навстречу судьбе вместе… и встретим ее в Ясеневом лесу.

Малфурион встрепенулся. Сколько же он пролежал без чувств? Этого он не знал. Знал только одно: немало. По крайней мере, день, а то и больше.

Медленно приходя в себя и оценивая положение, верховный друид отметил нечто куда более тревожное: он едва чувствовал собственное тело. Точно так же бывает, когда от тела отделяется облик для мира снов, однако верховный друид знал: он – в мире смертных, а вовсе не в Изумрудном Сне.

Внезапно в висках застучало. Малфурион постарался расслабиться, и стук унялся. Все это подтверждало его опасения: он стал чьим-то пленником, и тот, кто держит его в неволе, кое-что знает о способностях друидов.

Малфурион осторожно приоткрыл глаза. Начал с узеньких щелок, а когда это не вызвало сильного стука в висках, поднял веки еще немного.

Так он сумел увидеть, что висит в воздухе, в нескольких футах от земли. Попробовал повернуть голову, но в висках вновь застучало, и на сей раз стуку сопутствовала ужасная боль, живо напомнившая о муках, перенесенных перед тем, как получить удар по голове.

Делать нечего, пришлось вновь смежить веки и расслабиться. Когда же стук в висках и боль унялись, верховный друид удовольствовался взглядом вперед и попытками извлечь нечто большее из картины, доступной периферийному зрению.

Едва различимые, ноги его были широко разведены в стороны. Из этого следовало, что Малфурион подвешен меж двух деревьев. Кто-то не поленился потратить немалые усилия, чтоб обездвижить его понадежнее, и это казалось странным: могли бы попросту прирезать, и делу конец. Однако верховного друида предпочли оставить в живых. Тревожный факт…

Находился он недалеко оттуда, где угодил в ловушку. Сопровождавших его Часовых поблизости не наблюдалось, но Малфурион полагал, что выжить они не смогли: ведь он сам сумел избежать гибели только благодаря немалой силе. Случайная потеря двух жизней привела Малфуриона в ярость. Часовые погибли только потому, что попались в ловушку одновременно с ним.

Ближайшие деревья постарались предостеречь его, но слишком поздно. Ловушка явно была устроена очень тонко. Верховный друид мог бы поклясться, что ее ставили именно на него, иначе как она могла оказаться на его пути? Оставалось только жалеть о том, что он не известил обо всем Майев…

Неподалеку, на краю зрения, что-то дрогнуло, и вскоре перед верховным друидом остановился не кто иной, как Джеродова сестра собственной персоной. Держа шлем на сгибе локтя, она с подозрением огляделась – несомненно, в поисках пленителей Малфуриона.

Малфурион раскрыл было рот, но стук в висках возобновился. Впрочем, какой-то звук издать он, видимо, смог: Майев перевела взгляд на него.