Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко

Завершив серию быстрых приветствий, Микаэле сосредоточил внимание на лишнем лице. Холодное, надменное – оно принадлежит женщине в полном облачении белой живы высокого ранга.

– Ники, а это…

– Мое имя Мари. Я согласилась гостить в вашем доме, чтобы обеспечить ваше возвращение в исходный… статус, – последнее слово женщина выделила многозначительной паузой.

– Помилуйте, вы совершенно запутали меня в живьих нитках, – Микаэле развел руками в нарочитом недоумении. – Зачем же возвращать мне какой-то… статус? У меня ничего не пропадало. Имя мое Степан. У меня есть документы, место жительства, доход, деловые партнёры и личные секретари. Приятно гостить у самих Ин Тарри, даже лестно. Но я в любое время готов вернуться в свой дом.

Князь смолк, но не убрал с лица полуулыбку и продолжил в упор, не мигая, смотреть на Мари. Ее жадность была огромна, невозможна для храмовой живы! К тому же эту живу, как древесный корень, питали и мощные канаты золотоносных потоков, и паутинные нити ничтожных. «Сахар с кухни уворует, не удержится. А, стоит кухарке заметить убыль, прирежет ее, не поморщась», – мысленно ужаснулся Микаэле и проследил, как щупальца жадности тянутся к достоянию и людям Ин Тарри… но пока оплели лишь одну жертву – Дашу…

Микаэле смотрел сквозь Мари, думая о своем. Летом он почти решил: приязнь и уважение, взаимопонимание и общие интересы – это немало. Даша казалась волевой и одновременно теплой. Для Ники и прочих детей хотелось создать именно такое домашнее тепло. Даша сразу нашла общий язык с Ники, она умела тактично выслушивать самого Микаэле и просто молчать рядом. Да, сразу было понятно: ей не чуждо тщеславие, она любит выглядеть значимой, принимать решения… но летом такие особенности характера воспринимались, как интересная рамка для главного – для картины души. Увы, по осени рамка разрослась и наглухо заслонила существенную часть этой самой картины.

– Хм…

Жива досадливо поджала губы: она не прочла Микаэле, не поймала значимых намеков через свой дар, хотя пальцы метались, трогали узоры – в открытую! Это почти неприлично. Живы, начиная важный разговор, кладут руки на стол и сознательно контролируют их покой. Так живы подтверждают свою готовность общаться, не используя дар для влияния.

– Я нужна вам, – с нажимом, даже с вызовом, сообщила жива. – Без меня вам… никак.

– О, если это предложение, то вынужден, при всем уважении, отказать. Я покуда не заинтересован в браке. Если вы цитируете сказку и добавите далее «я вам пригожусь», то огорчу еще сильнее. Я не верю в сказки такого толка, цену услуг я вымеряю в деньгах, а не в одолжениях, – Микаэле убрал с лица нарочитое удивление и позволил себе выказать неприязнь, пусть лишь в движении брови. – Вы представились. Я тоже. Начало знакомству положено. Этого вполне довольно пока что! Четыре утра, на вас лица нет, идите и отдыхайте.

За спиной в голос заржали двое – сперва Яркут и почти сразу Курт. Брат не унялся и усилил эффект: он хрюкал, хлопал себя по коленям, нарочито звучно повизгивал. Наконец, принялся громко повторять разговор, на ходу превращая в анекдот. И жена Яркута – о ней Микаэле подумал с теплотой – подыгрывала, охая и переспрашивая: «Да ты что? Так и сказал? Ой, а она сквозь землю не провалилась? А дальше?»… Лицо живы пошло пятнами, она бросилась прочь из кабинета, не прощаясь. Даша побледнела и заспешила следом. Южанин помог развернуть кресло, придержал дверь. Было слышно, как по коридору удаляются шаги живы, а голос Даши непрестанно шепчет извинения.

– Мы пошли, – малыш Йен подкрался, подергал Микаэле за палец и заговорщицки подмигнул ему, морща нос. – Ты тоже приходи попозже. Я привык копить хлеб для пользы, а теперь ем для удовольствия. Понял? Неси вкусный, много. И лучше вот что: ты умеешь жарить кусочки в молоке?

– Я приведу Петра. Он великолепно готовит, – пообещал Микаэле.

– Вот, приходите оба. Мы с Павлушкой занимаем весь чердак «Черной лилии». Я сам выбрал и отстоял место, да! Лучшее. Ну, если пыль повывести. И это… ты должен объяснить много чего из теории чисел. Профессор, которого нанял Ники, жутко скучный.

– Чердак – это заманчиво. Обязательно приду.

Йен нехотя отпустил палец и побрел к двери, часто оглядываясь и корча гримаски. Паоло понял намек, побежал следом, не отпуская руку юноши, и тот сразу встал… Микаэле поднапрягся и вспомнил его имя, уже в спину – Василий Норский, протеже Курта. С весны он сильно изменился, повзрослел и похудел.

– И я пойду, – решительно сообщила жена Яркута. – Яр, не сопи, я права. Разбужу Юну и пришлю. Она полезна, а я устала и хочу спать. Все.

Когда дверь закрылась, Микаэле осмотрел оставшихся в кабинете людей. Теперь лишних нет: Ники и его ближние, Курт, Яркут и еще – Яков. Он уместен, душа не сомневается.

Ники пересел ближе, осторожно дотронулся до руки отца. Прикрыл глаза.

– Ты… и не ты. Немножко больно. Ты не сердишься? Я должен был искать тебя всей силой дара, я бы мог, наверное, найти в столице новый узел золотых связей, если б всматривался неустанно… Но я боялся, что помогу ему, Михелю Герцу. Так что тебя нашел дядька Яр, когда мы продумали способ вернуть тебе память. Теперь всё худшее ведь позади, пап?

Микаэле неопределенно пожал плечами. Он шел в кабинет с радостью, предвкушал, как память обретет объем и глубину. Он ждал момента, когда увидит знакомые лица, ощутит домашнее тепло… Но увидел иное. Жива – ледышка, Даша – чужая, а хуже этого – лицо Якова. Оно мрачное-серое, без намека на самую фальшивую улыбку… Очевидно, дурные вести имеются и будут высказаны прямо теперь.

– Я слушаю, – Микаэле сам пригласил Якова начать рассказ. – Что-то вас беспокоит. Что-то весьма опасное.

– Да, завелась у нас беда. Даже скорее бомба с часовым механизмом, – нехотя пробормотал Яков, выпрямился и заговорил четче. – Микаэле, думаю, вы не помните, что вы видели меня прошлой ночью в парке. Иначе сами начали бы этот разговор. Давайте восстановим последовательность. Вас довезли до ворот. Вы покинули автомобиль и пошли по дорожке к особняку.

– О, конечно! Я увидел вас и девушку… именно так. Прежде я думал, брат женится на ней. Давно… и теперь это не важно. Вы правы, я плохо помню себя в парке. О, я потерял сознание. Чувствовал себя хорошо, но вдруг потянуло холодом, вы заговорили на тенгойском. Вы бросали слова в пустоту, и мне делалось все труднее смотреть в эту пустоту, она отторгала взгляд. Далее… вы назвали какое-то имя, и я упал.

– Вы точны в описании событий. Имя, которое вы вроде бы не расслышали в парке – Густав Оттер. Думаю, именно оно помогло вернуть вам память, хотя был и немалый труд Агаты. Но это ключевой момент: я назвал вслух его имя, и вы обрели свое.

– Так и было, – тихо подтвердила Агата. – Я работала усердно, но путаница нитей была огромной. Наемная живка, что заплела память князя, была опытной. Если бы Яков не привлек к делу Юну, если бы темный ветер из-за порога не упорядочил нити в поле жизни, не выжег ложные… я бы не справилась. Но даже так, сперва все шло предсказуемо, а после я ощутила мгновенный рывок. Узел забвения оказался разрублен! Не моя заслуга. Помощь извне.