С шашкой против Вермахта. "Едут, едут по Берлину наши казаки..." - Евлампий Поникаровский

Возвращаюсь к минометчикам. Здесь уже собралось свыше трехсот человек. Целое войско! Займем круговую оборону. Созываю командиров подразделений и групп, указываю места. Лошадей и повозки укрываем в глубине рощи. Люди расходятся по своим местам, начинают окапываться. Пехотинцы и десантники по-братски делятся патронами и гранатами с казаками. Теперь нам сам черт не брат. Отобьемся.

Противник не заставил себя долго ждать. Появились пять танков. Едва они приблизились к роще, как в них полетели гранаты. Два танка запылали. Остальные, круто развернувшись, ушли. В моем войске поднялось настроение. Через два часа гитлеровцы предприняли новую атаку. Теперь за танками и бронетранспортерами шла пехота. Пехоту отсекли и положили на поле. Подожгли еще два танка и два бронетранспортера. Три новые попытки покончить с нами в лесу также были отбиты. На исходе дня противник обрушил на рощу шквал артиллерийского и минометного огня. Молотил около часа. Красивейшая роща из пирамидальных тополей была вся побита. У нас погибло много лошадей. Атаки после артналета не последовало. Мы стали готовиться к прорыву.

И тут, к моей радости, появился лейтенант Тарасенко со взводом полковых разведчиков. Его, оказывается, послал командир полка, жестко предупредив: «Утерял — ищи. Не найдешь живыми — отдам под трибунал». На поиск дал сутки. Лейтенант радовался, пожалуй, не меньше, чем я.

…Но здесь происходит нечто непонятное. Ко мне подходит незнакомый солдат и говорит:

— Товарищ гвардии капитан, разрешите к вам обратиться?

— Я вас слушаю.

— Вас вызывает к себе полковник!

— Какой полковник? Откуда он взялся? Проверяя оборону рощи, я что-то не видел его!..

— Не могу знать, товарищ гвардии капитан…

— Где он сейчас, этот полковник?

— В сотне метров отсюда. С группой автоматчиков сидит в окопе.

— Ну хорошо, ведите меня к нему.

Нет, не выполняя переданный мне приказ, а ради интереса и любопытства, иду за солдатом. Подхожу и вижу, что на пеньке срезанного снарядом дерева действительно сидит полковник. Рядом с ним лежит не офицерская, а солдатская шинель. Под этой шинелью, думаю, ты скрывал свое звание и должность. Шкура хорошая, а не офицер. За весь день боя по обороне рощи не объявился и лежал, выжидая, что будет? Меня разбирает злость. Но сдерживаюсь, представляюсь и требую у него документы. Он без разговора предъявил свое служебное удостоверение. Внимательно рассмотрел их — да, действительно, полковник H., начальник отдела не нашей дивизии. Он не обиделся на меня за проявление бдительности. Даже хвалит за проявленную инициативу и умелое руководство разношерстным воинством при обороне рощи. Заявил, что, как старший по званию, руководство выходом из окружения берет на себя. Меня назначает своим заместителем. Как будто бы мы не справились с этим и без его «руководства». Хотел было я в ответ на его решение послать его ко всем чертям с матерями и назвать его своим именем — трусом. Но у меня сейчас, в этот критический момент, не хватило дерзости и бойцовского характера. Не время и не место сейчас делить с ним власть. А вот, думаю, когда выйдем из окружения и если я останусь жив и цел, то тогда я ему все напомню, если он нашего корпуса. А если нет, то особисты найдут его, где бы он ни был.

А сейчас надо не разбираться, кто чего стоит, а, не теряя времени, действовать. Снимать оборону рощи и собирать в кучу людей, лошадей, орудия, минометы и уцелевший обоз. Установить порядок в движении и, не задерживаясь, двигаться. Особенно бережно вынести всех раненых и контуженых. Знаю, что все убитые уже похоронены в траншеях обороны.

Я даю команду о свертывании обороны. Собравшись на южной окраине рощи, мы колонной двинулись в путь. В голове колонны шли разведчики. К нашей удаче, взвод разведчиков, возглавляемый старшим лейтенантом Ефремовым и лейтенантом Тарасенко, нашел брешь в кольце и вывел нас без единого выстрела.

Командир полка, выслушав доклад, сгоряча выругал меня как надо и пообещал наказать за то, что отстал от полковой колонны и потерял разбитыми три миномета. Но за проявленную инициативу в организации боя в роще и вывод из второго окружения трехсот бойцов заместитель командира дивизии полковник Терентьев объявил мне благодарность и приказал представить к награждению орденом.

Так закончился кишвардинский рейд. За десять дней рейда мы пережили столько, сколько не пришлось пережить за всю войну. Он остался памятным не только для меня, но и для всех, кто был его участником.

Я храню письмо моего друга старшего сержанта Никифора Петровича Комарова, которому из этого рейда пришлось выходить в одиночку. Вот как он вспоминает о пережитом:

«В моем военном билете написано: „Ранений не имеет“. Справок о ранениях у меня не было и нет. Это потому, что из госпиталей я убегал и долечивался в своей санчасти. Вот и тогда, когда Ромадина и Марченко убило, а меня ранило осколками от снаряда (это было 16 октября 1944 года в бою за село Почай), я оказался в госпитале. Но через три дня оттуда сбежал. Ранен был в правую ногу около колена навылет, но кость была не тронута. За Дебреценом я нашел свою батарею и пристроился во взводе боепитания у Мамченко, чтобы „воевать“ на бричке. Верхом я ездить не мог, а от своих отставать мне не хотелось. Так я дошел-доехал до Кишварды. Из Кишварды, а это было через неделю после моего ранения, начался наш отход. Я попал на бричку к Гусейнову. Попали под бомбежку. Лошади были убиты. Гусейнов попытался уговорить других ездовых, чтобы посадить к кому-то раненого меня, но это ему не удалось. Тогда я сказал ездовому, чтобы он пристраивался сам, а я помаленьку буду хромать, может, к кому тоже пристроюсь. Мне повезло. Идя кукурузным полем, я встретился с артиллеристами. Они из трясины вытаскивали автомашину. Под колеса бросали грузы, находящиеся в кузове. Машину вытащили. С ними я и поехал. Но ехать пришлось не очень долго. Мы попали под обстрел бронетранспортера из лесополосы, автомашина загорелась, а все находящиеся в ней кинулись кто куда. Вот здесь я и потерялся, отстал от всех и пожалел, что сбежал из госпиталя. Но близок локоть, да не укусишь. И куда ни ткнусь — всюду немцы. Оружие мое — трофейный пистолет „вальтер“, в котором шесть патронов. На всякий случай, думаю, пригодится. Живым не дамся. Но куда идти, что делать? В переплет попал хороший. Набрел на разбитую 76-мм дивизионную пушку. Расчет погиб (три человека), пушка изуродована. Здесь подобрал буханку хлеба. Ожил. Взял саперную лопату и в копне кукурузы, сложенной из снопов, вырыл окопчик и на ночь лег отдыхать. А утром двинулся в путь. Держал курс на восток, на Дебрецен. Вышел на пехотную нашу часть, попал в штаб. Там мне и сказали, где искать казачьи части… Вот так мне и запомнился этот рейд на Кишварду и из Кишварды. Не забудется он».

После выхода из окружения, во время четырехдневной передышки, я сдавал свою батарею и принимал новую — батарею тяжелых 120-мм минометов в 182-м артиллерийско-минометном полку. Причина перевода: вместо убитого перед выходом из окружения капитана Журавлева требовался опытный командир. Таким опытным посчитали меня. Тем более что в бою за село Беркес мне пришлось несколько часов командовать и журавлевской батареей, затем вести ее из окружения. Так что, рассудило начальство, я уже командую новой батареей. Это подтвердил мне и командир полка, когда я зашел к нему, чтобы попрощаться. Мол, с начальством спорить — одно и то же, что против ветра мочиться. Себя обкатишь…