Энни из Грин Гейблз - Люси Мод Монтгомери

Посреди ночи она проснулась. В комнате было очень тихо и темно. Горькая волна воспоминаний вновь подступила к ней. Она вспомнила, как Мэтью улыбался ей на закате дня – последнего дня в его жизни, – когда они прощались у ворот. Она явственно слышала его слова, обращённые к ней:

– Не какой-нибудь мальчишка получил стипендию Эйвери, не правда ли? Её дали девочке – моей девочке – той девочке, которой старик Мэтью всегда гордился!

Наконец-то из глаз её брызнули долгожданные слёзы; Энни зарыдала, сотрясаясь всем телом. Марилла услышала её плач и, еле передвигая ноги, пришла, чтобы хоть немного успокоить её.

– Ну, ну, не плачь, дорогая моя. Его уже не вернёшь. Не нужно вам так себя изводить! Я вот и сама сегодня не могла держать себя в руках… Он всегда был мне таким хорошим, добрым братом – Господь знает.

– Позвольте мне выплакаться, Марилла, – всхлипнула Энни. – Слёзы не причиняют мне столько страданий, сколько причиняет эта рана в сердце. Побудьте здесь немного и обнимите меня! Спасибо. Нет, я не оставила сегодня у себя Диану. Она добрая и милая, но это – не её горе, и ей не понять, как глубоко ранено моё сердце. Она мне не поможет! Это – наше общее страдание, Марилла! Господи, что же нам делать без него?!

– Но у вас, Энни есть я, а вы – у меня! Не знаю, что со мною сейчас стало бы, не появись вы тогда в Грин Гейблз! О, знаю, дорогая моя детка, что порой я была жестокой и грубоватой с вами. Но вы не должны думать, что я не люблю вас так же сильно, как любил бедный Мэтью. Хочу, чтобы вы поняли это. Я всегда сдержанно выражаю свои чувства, да и на слова бываю скуповата, но только не в такие вот минуты! Люблю вас так, как если бы вы были плоть от плоти моей, кровь от крови… С того момента, как вы появились в Грин Гейблз вы – моя отрада и утешение…

Двумя днями позже гроб с телом Мэтью Катберта вынесли из усадьбы и пронесли мимо полей, которые он возделывал и деревьев, посаженных им когда-то в саду…

После скромных похорон жизнь в Эвонли вновь вернулась в своё обычное русло; даже в Грин Гейблз все старались не нарушать привычного распорядка дня: обязанности исполнялись так же аккуратно, как и прежде, работа кипела, но… тяжёлая утрата постоянно давала о себе знать тупой болью в груди. Энни, узнавшая, что такое настоящее горе, удивлялась, как они вообще могут что-то делать, ведь Мэтью больше нет. Но жизнь всё-таки продолжалась, и Энни не переставала любоваться восходами над остроконечными верхушками елей и нежными, бледно-розовыми бутонами в саду. Её замучили угрызения совести, так как, когда в Грин Гейблз появлялась Диана и рассказывала что-нибудь весёлое, – ей, Энни, как и всегда, хотелось улыбаться и смеяться при этом. Не означало ли это, что красота мира, любовь и дружба по-прежнему находили отклик в её сердце, заставляя его трепетать от восторга? Да, постепенно Энни восставала из пепла.

– Я словно предаю память Мэтью, наслаждаясь жизнью, когда его уже нет, – сетовала она, сидя вечером вместе с миссис Аллан в саду около дома пастора. – Мне так его не достаёт – всё время! Но… я не утратила интерес к этому миру, миссис Аллан, и, как и прежде упиваюсь его красотой. И это после всего того, что случилось! Вот и сегодня Диана пошутила, и я рассмеялась! После этого мне показалось, что больше я уж точно не смогу смеяться никогда! Не должна я вести себя так.

– Когда Мэтью был жив, он так любил ваш смех и радовался, когда что-нибудь доставляло вам удовольствие! – мягко заметила миссис Аллан. – Да, с нами его нет больше. Но он завещал нам жить и быть счастливыми; поэтому, думаю, что мы не должны замыкаться в себе и уж тем более избегать целительных потоков природной энергии. Но ваши чувства мне понятны. Мы все одинаково переживаем подобное. Стараемся отгородиться ото всех удовольствий мира сего, раз наши ушедшие близкие не могут больше наслаждаться ими. И когда вдруг к нам вновь возвращается интерес к жизни, мы изводим себя мыслью о том, что не способны глубоко чувствовать и предаваться скорби по тем, кого больше нет с нами.

– Сегодня ходила на кладбище, посадила у Мэтью на могиле розовый куст, – задумчиво сказала Энни. – Я взяла такую же белую розу, какую его мама привезла из Шотландии много лет назад. Мэтью всегда любил эти розы – они такие маленькие, душистые и… колючие! Я и рада, что теперь они будут расти рядом с ним! Ах, как бы он порадовался, если б знал, как я для него стараюсь! Надеюсь, там, где он сейчас – на небесах! – его окружают такие же розы! Может быть, души всех белых роз, которыми он наслаждался каждое лето, встретили его на небесах! Ну, мне пора домой! Марилла там, наверное, тоскует одна. Вечером ей становится совсем одиноко.

– Как-то она будет без вас, когда вы отправитесь учиться в колледж? – произнесла миссис Аллан, вздыхая.

Энни ничего не ответила. Она простилась и медленно пошла по направлению к усадьбе. Марилла сидела на ступеньках, и девушка уселась рядом с ней. Дверь позади них была открыта; под неё была подложена большая морская раковина, на гладкой внутренней поверхности которой – казалось, запечатлелось отражение закатов.

Энни воткнула в волосы несколько светло-жёлтых цветков жимолости. Она любила их нежный аромат.

– Доктор Спенсер заезжал, пока вы отсутствовали, – сказала Марилла. – Говорит, завтра в город приезжает тот окулист, и я непременно должна съездить к нему. Думаю, мне обязательно надо показать ему свои больные глаза. Может, хоть очки нормальные мне подберёт! Ничего, Энни, если я вас оставлю одну? Мартин повезёт меня, а вам нужно будет кое-что погладить и «поколдовать» на кухне. Хорошо?

– Я справлюсь, Марилла! Диана составит мне компанию. Я уже всё научилась делать хорошо и не собираюсь крахмалить носовые платки или выпекать пироги с болеутолителем.

Марилла засмеялась.

– Вы были таким занятным ребёнком, Энни! Постоянно попадали в какие-нибудь переделки. Вы просто были одержимы ими! А эта «операция» с покраской волос?!

– Да уж… Никогда её не забуду! – улыбнулась Энни, дотрагиваясь до густой копны своих волос, уложенных в причёску, хорошо смотревшуюся на её красивой головке. – Сейчас посмеиваюсь над собой, вспоминая, сколько носилась со своими волосами. Но уж осуждать себя за это я не стану. Просто это была одна из болезней роста, которая прошла! А как я страдала из-за веснушек! Сейчас от них не осталось и следа. И люди столь добры, что называют мои волосы каштановыми. Все, кроме Джоси Пай… Вчера она заявила мне, будто они стали ещё рыжее, чем тогда, когда я была маленькой. «Их так невыгодно оттеняет ваше чёрное платье», – сказала она. А ещё Джоси поинтересовалась, носят ли чёрное другие рыжеволосые люди! Марилла, не знаю, удастся ли мне когда-нибудь найти общий язык с этой Джоси! Сомневаюсь! Однажды я титаническим усилием пыталась заставить себя примириться с ней, но всё дело в том, что Джоси Пай сама этого не хочет!

– Джоси есть Джоси, – сказала Марилла иронично. – В ней силён дух противоречия. Думаю, люди такого сорта зачем-то и нужны нашему обществу. Вот только зачем? Ума не приложу. Ведь есть же чертополох в природе, чтобы к нам цепляться! Кстати, а Джоси собирается преподавать?