Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника - Валерий Солдатенко

Не удовлетворяясь существующим положением дел, Скрыпник беспощадно критиковал себя самого, ведомство, которым руководил, Наркомат просвещения РСФСР за то, что в течение двух лет не удалось убедить в своей правоте армию партийных и советских функционеров, «фактически уже на два года опоздали» с адекватной постановкой задач в духовно-культурной сфере «перед целым образовательным объединением нашим и всеми работниками в целом»[386]. Такие подходы были определяющими для него как идеолога, теоретика культурной революции. И они же были определяющими для всей его конкретной деятельности, поведения, избрания форм, методов, ритма работы.

Наркомом просвещения ежедневно решалась масса конкретных дел, которые даже перечислить трудно. Это, в частности, вопросы дополнительного зачисления студентов в вузы, восстановления в учебных заведениях отчисленных студентов, установления стипендий, предоставления жилья в общежитиях, распределения выпускников вузов, материального обеспечения преподавателей, учителей, назначения пенсий, пособий, зарубежных командировок, издания и распространения учебников, присвоения почетных званий и еще много и много других.

В фондах народного комиссариата просвещения УССР, хранящихся в Центральном государственном архиве высших органов власти и управления Украины, отложилось большое количество документов, которые помогают в общих чертах «реконструировать» повседневную деятельность Николая Алексеевича, «почувствовать» атмосферу, темп жизни.

Прежде всего, бросается в глаза высокий уровень организованности, оперативности в работе руководителя ведомства. Речь не только о количестве вопросов, которые приходилось рассматривать, числе посетителей, которых приходилось принимать. Не менее впечатляет, что по поводу буквально каждого запроса, просьбы, предложения, жалобы нарком тут же собственноручно писал резолюцию-решение. Нередко это принимало формы развернутого документа на несколько пунктов, иногда – на несколько страниц. Решался не только конкретный вопрос, но и делались выводы, давались поручения, высказывались соображения по совершенствованию деятельности ведомства касательно возбуждаемых проблем[387].

Вообще подход к делам у наркома был очень ответственный. При подготовке докладов, выступлений Николай Алексеевич внимательно изучал представленные материалы, тщательно их анализировал, отбирал, создавал варианты. Иногда заранее готовились и размножались тезисы будущего доклада, собирались и анализировались мнения и предложения работников ведомства. Так, брошюра с текстом тезисов наркома образования УССР на Всесоюзном съезде работников образования (1929 г.) заранее была издана на украинском и русском языках тиражом в 600 экземпляров и широко обсуждалась[388].

Отстаивая, прежде всего, интересы дела, стремясь быть всегда принципиальным, объективным, Н. А. Скрыпник иногда оказывался в плену тогдашних новых представлений о нравственности, справедливости, целесообразности. Так, например, получив жалобу актеров Харьковской оперы на директора, который на последний спектакль назначил актеров – не премьеров, как того требовала театральная традиция, нарком 30 марта 1928 г. ответил: «Указать актерам, подавшим такое заявление, что наша опера новая и потому старых традиций мы не признаем, поскольку они мешают работе»[389].

Не обошли Скрыпника и настроения бюрократических перестраховок, порожденные нагнетанием атмосферы подозрительности, массовой нетерпимости, которые все более проявляли себя как упрочивающиеся тенденции. Так, когда известный в международных научных кругах ученый, профессор С. Л. Рудницкий попросил у наркома просвещения разрешения на командировку в Берлин, где на юбилее Географического общества в мае 1928 г. должны были отметить выдающиеся достижения украинского исследователя, Николай Алексеевич наложил предварительную осторожную резолюцию: «Предложить Укрнауке дать выводы по этому делу»[390].

Однако удельный вес подобных резолюций, подобных случаев все же чрезвычайно мал. В целом украинский нарком не боялся брать на себя ответственность при решении любых сложных проблем, поскольку всегда был абсолютно убежден в том, что поступает по высшим законам чести, справедливости, правды. Он беззаветно верил, что каждое его решение, каждый шаг максимально подчинены общественно-значимым потребностям и интересам.

* * *

Сложилось так, что одним из первых масштабных дел, которые пришлось решать Н. А. Скрыпнику – наркому просвещения, стало упорядочение украинского правописания. Этот аспект его деятельности получал в свое время широкий резонанс и развернутую оценку в политической литературе, затем широко дискутировался в исторической и языковедческой литературе, а эхо дискуссий дошло и до наших дней, время от времени вспыхивая новыми реминисценциями в процессе обостряющихся сегодня языковых проблем.

Фактологическая сторона дела исследована досконально – и вряд ли стоит прибегать к повторению хорошо известного. А вот оценка содеянного тогда, определение персональной роли Н. А. Скрыпника различаются, иногда – предельно.

Отправными моментами для выработки научных, объективных, действительно исторических подходов, как представляется, могут быть следующие.

Ко второй половине 20-х годов ХХ в. нормированного украинского языка просто не было. Таким наглядным оказалось наследие длительной безгосударственности нации, которая вроде бы и имела (по крайней мере – никогда не теряла) собственный язык, развила его до блестящих литературных образцов (Тарас Шевченко, Марко Вовчок, Иван Нечуй-Левицкий, Леся Украинка, Михаил Коцюбинский), неподражаемой песенной мелодичности в устном народном творчестве, однако поражала своим несовершенством, разнобоем в научной литературе, периодике, официально-деловых документах.

В последнем легко убеждают печатные тексты, устные выступления (конечно, в стенографических передачах или газетных вариантах), эпистолярии Михаила Грушевского, Владимира Винниченко, Сергея Ефремова, Ивана Стешенко, Симона Петлюры, Софии Русовой, Елены Пчилки, Никиты Шаповала, Сергея Шелухина, Вячеслава Липинского, Дмитрия Дорошенко, Евгения Чикаленко, Михаила Туган-Барановского, Николая Порша, Никифора Григориева и других деятелей времен Украинской революции. Но приведенный перечень фамилий (конечно, неполный) – это подлинный цвет украинской нации, личностей с устойчивой репутацией мыслителей, ученых, литераторов, публицистов, наконец – политиков, масштабность которых выходила за национальные границы.

Что уж здесь говорить о революционерах-большевиках, и среди них Николае Скрыпнике, Григории Петровском, Власе Чубаре, Григории Гринько, Александре Шумском? Фамилии Георгия Пятакова, Эммануила Квиринга, Станислава Косиора, Христиана Раковского, Евгении Бош, Серафимы Гопнер по понятным причинам вообще неуместно вспоминать. Бесспорно, среди них было немало людей от природы способных, одаренных, даже талантливых, но таких, которые не имели систематического, основательного образования. Оно приобреталось в основном на одном-двух курсах университетов (как правило – до исключения из вузов за революционную деятельность), во время скитаний по тюрьмам и в сибирских ссылках, на нелегальной работе в необозримой и многоязычной России, в эмиграции.