Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника - Валерий Солдатенко

Николай Скрыпник совсем не стушевался (по крайней мере внешних признаков растерянности никто никогда в его поведении не замечал) и в данном случае. И, видимо, совсем не потому, что обладал особым «комиссарским» характером: готов был проявить себя с одинаковым успехом где угодно – например, в создании аэропланов, или на выращивании капусты, или на становлении киноискусства. «Комиссарить» – значит управлять, а в таком деле главное революционные убеждения, целеустремленность и воля.

Среди тогдашних политических деятелей высшего ранга в Украине Н. А. Скрыпник, пожалуй, был единственной личностью, приход которой в руководство, среди прочего, и культурно-художественной сферы считался в целом естественным, оправданным, понятным. Во всяком случае, если мысленно поставить на это место кого-либо другого из известных его коллег по партийно-советской работе, думается, всплеск недовольства и даже сопротивления среди художественной интеллигенции был бы практически неотвратимым.

Николай Алексеевич завоевал непререкаемый авторитет во всех слоях украинского общества своей подвижнической жизнью, неутомимым трудом в интеллектуально-научной, идеологически-публи-цистической сферах. Нечего было и надеяться, что его взгляды были по душе всем участникам литературных, художественно-творческих процессов. Однако его принимали как своего, такого, кто поставлен не «покомиссарить» в очередном деле, а такого, кто по себе точно знает, что означают настоящие муки творчества, кто способен постичь сущность многочисленных проблем, которые накапливались годами, кто не будет «рубить с плеча», а обнаружит здравомыслящую осмотрительность и искренность, не показной интерес и принципиальность. Приоритеты здесь, конечно, у каждого свои. И в комплексе они удивительно органично соединились в качествах, достоинствах украинского наркома просвещения, что и обусловило ему, по современной терминологии, роль «неформального лидера» национального культурно-художественного развития. И эту свою функцию он стремился каждый раз, ежедневно подтверждать совсем «не формальной» деятельностью.

Чтобы эффективно управлять художественно-творческой отраслью, Николай Алексеевич глубоко погружался в каждую проблему (а таковыми были почти все), которые приходилось тогда решать. Попутно стоит коснуться выяснения И. М. Кошеливцем отправных, пояснительных моментов работы Н. А. Скрыпника в области культуры. «В эпоху 1920-х – начале 30-х годов толкователем партийной догматики в области культуры суждено было стать Скрыпнику. И если мы утверждаем, что время его пребывания у власти точно совпадает по времени с украинским ренессансом, то должны выяснить две вещи. Во-первых, что этот ренессанс благодаря названным обстоятельствам не был таким полнокровным и мощным, как быть бы ему при условиях, если бы он разрастался стихийно, без ограничений и отсечения от природных источников прошлого, без установки на “служение” пролетариату, который этого и не требовал. Требовала служения партия, и если тогда это не было всем так ясно, то выяснилось позже, – что не пролетариату, а себе. Совершенно ясно, что такие благоприятные условия без ограничений могли бы создаться, если бы победителем на Украине оказались не большевики, а Украинская Народная Республика.

С другой стороны, надо выяснить, почему, несмотря ни на что, тот ренессанс, даже ограниченный, полтора десятка лет продолжался, и как ему прислужился Скрыпник.

Утверждаем, что он был догматик. Но должны видеть его в конкретных исторических обстоятельствах…

Здесь Скрыпник весь в противоречиях: с одной стороны, настаивает на безусловной самостоятельности Украины. И под этим подписался бы не один националист (имеем в виду в буквальном смысле националистов-оунистов (то есть – членов Организации украинских националистов. – В. С.), от которых не раз приходится слышать: не важно, будь Украина и коммунистическая, лишь бы самостоятельная; но с другой – в Союзе с Россией. А это уже сегодня безоговорочно отвергнет каждый украинский патриот (вне зависимости от того: в эмиграции он или в УССР), поскольку именно на опыте Скрыпника и последующих десятилетий подтвердилось, что для Украины союз с Россией в любой форме исключен»[393].

Как ни странно, но почтенный эссеист не удержался, чтобы не преподносить историческую аргументацию относительно субъективного видения проблемы в сослагательном наклонении, чего наука просто не принимает: на этом уровне возможны лишь бесплодные схоластические споры. Не желая втягиваться в них, возможно, стоит заметить разве следующее. Украинская Народная Республика не только не вышла победительницей в 1917–1920 гг., но и не имела к тому сколько-нибудь надежных шансов.

Первыми это осознали сами лидеры УНР – М. С. Грушевский, В. К. Винниченко, Д. И. Дорошенко, Н. Е. Шаповал, И. П. Мазепа, П. А. Христюк, а за ними и такие серьезные исследователи, как, например, И. Лысяк-Рудницкий, Я. Б. Пеленский и др.

Это, конечно, больше касается «конкретно-исторических обстоятельств», если выстраивать не предвзятые умозрительные концепции, а такие, которые закладывают в свой фундамент реальные, а не мнимые факты.

Что касается скрыпниковского догматизма, о котором автор призывает судить «в конкретно-исторических обстоятельствах», то и здесь дело обстоит проблематично. Ведь формула «на опыте Скрыпника и последующих десятилетий подтвердилось, что для Украины союз с Россией в любой форме исключен» – не что иное, как попытка перефразировать известный абсурд: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Подчеркнем, речь в данном случае вовсе не о степени достоверности, аргументированности приведенного утверждения Кошеливца (для удобства можно даже согласиться, что с точки зрения опыта Скрыпника автор и прав, хотя спешить это делать не стоит). Дело в том, что сам подход диаспорного историка к проблеме трудно квалифицировать как научно-взвешенный. Какой ответственный исследователь согласится подписаться под категорическим выводом общетеоретического плана, если он базируется на одном примере, пусть даже их будет и несколько, но тех, что были характерны для данных конкретно-исторических обстоятельств, и вовсе не являются (не могут быть) основанием для выводов, претендующих на всеобщность, закономерность? И кто первый всей своей жизнью, опытом, конкретными концепциями-соображениями это способен доказать, так это именно Николай Алексеевич Скрыпник.

Кто-кто, а он все-таки умел преодолевать, «обходить» догмы, раз за разом прибегая к живой диалектике и отталкиваясь от фактов, идя за фактами, то есть исповедуя настоящий конкретно-исторический подход, которого так не хватает многим специалистам, отваживающимся критиковать и эти позиции Н. А. Скрыпника.

Для наглядности можно обратиться к наследию наркома просвещения (и письменному, и воплощенному на практике).

Для уяснения украинского литературного процесса, его целостности, преемственности, сущности традиций одним из самых принципиальных был вопрос об истоках украинской литературы. Имперская русская версия, которая насаждалась долгое время, сводилась к тому, что начиная с Киевской Руси все произведения литературы – это наследие России, а не Украины. В советское время в этом вопросе изменений тоже не наблюдалось. Тогда инициативу решительно взял на себя Н. А. Скрыпник.