Агасфер. Золотая петля. Том 2 - Вячеслав Каликинский

– Копий нет. А бумага теперь ваша. Спасибо, и дай вам Бог! Прощайте, господин Блюхер!

– Г-м… экий вы категоричный – «прощайте»! А вот мне почему-то кажется, что мы еще встретимся. Как вам такая перспектива?

– Встретимся? Ну, разве что победоносная Красная армия под вашим началом дойдет до моего Шанхая! – пошутил на прощание Агасфер и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Блюхер выполнил свое обещание. Утром следующего дня в железнодорожный тупик прибыл щеголеватый адъютант командарма на потрепанной «лянче» военного министра. Поколесив по городу, автомобиль остановился у входа в здание грозной дирекции Государственной политической охраны республики.

– Ждите, – коротко бросил Бергу адъютант.

Через четверть часа он вместе с Андреем и незнакомой барышней выскользнул из бокового входа в здание и уселся рядом с шофером, вытирая вспотевший лоб.

Берг, все последние четверть часа «нарезавший круги» вокруг «лянчи», бросился к сыну, обнял его.

– Папа, вот Надя, – шепнул Андрей.

Спохватившись, Берг шаркнул ногой перед смущенной молодой женщиной.

– Граждане, давайте в машину, – прервал неловкую паузу адъютант. – Остальных фигурантов оформляют на подписку, их я ждать не могу! У меня, к сожалению, не слишком много времени…

Агасфер не знал, каким образом Блюхер сумел «сломать» всесильного директора ГПО так, что тот распорядился отпустить не только Андрея с Надей. Давление, судя по всему, было настолько мощным, что Госохрана выпустила из своего подвала не только самого Мржавецкого, но и всю компанию его дружков. Все они, покинув неприветливое грязно-серое здание, тотчас ринулись на железнодорожную станцию, на ходу искательно или криво улыбались своему спасителю, пытались пожать ему руку, наперебой обещали отблагодарить.

Не успел Мржавецкий со своей командой вернуться в свой вагон, как невесть откуда появились сами хозяева «золотого» эшелона, американские коммерсанты Винт и Доллман. Игнорируя Берга, они вызвали Мржавецкого из вагона и тут же вместе с ним покинули тупик. Тот вернулся уже под вечер и сообщил Бергу: вопрос с локомотивом решен, зеленый коридор для состава открыт. Отправление – примерно через час…

Минуты тянулись медленно. Члены экспедиции откровенно маялись неизвестностью, вздрагивали от каждого звука на путях и поминутно выглядывали из теплушки, страшась снова увидеть людей в кожаной униформе.

Когда стемнело, в тупике появился маленький маневровый паровоз-кукушка с висящими на его подножках сцепщиками. Кукушка с явным усилием выволокла сцепку на магистраль и убралась в депо. Вскоре появился пыхтящий локомотив, лязгнуло сцепное устройство, гром пробежал по хопперами и сильно дернул сцепку экспедиции. Далеко впереди поднялось крыло семафора, красный огонек на его круглом оконечнике сменился зеленым. Короткий состав дернулся, и под громкие радостные крики стал набирать ход и плавно поворачивать на юг.

* * *

Последние новости об иностранной экспедиции профессора Берга Мария Ханжикова узнала от мужа кузины Любы – тот, как и вся родня Ханжиковых, был железнодорожником и служил в управлении дороги станции Чита. Едва дождавшись брата, ночевавшего в госпитале, Ханжикова вместе с ним отправилась на вокзал.

– Маша, я не понимаю – зачем тебе нужен этот Берг? – недоумевал Михаил. – Ты же с ним уже попрощалась! Ну же, сестренка, признавайся! Раньше у нас не было тайн друг от друга, помнишь?

– Мне непременно нужно с ним повидаться, – уклонилась от ответа Ханжикова. – И ты должен мне помочь! Бродить по путям нам никто не позволит, а точное местонахождение вагонов Берга знают только в диспетчерский станции. Ты туда и сходишь, ладно? Ты – красный командир, тебе никто не откажет…

– Попробую, – пообещал Михаил и оглядел фигуру сестры. – А ты подожди меня в вокзале, не стой на ветру. Вишь как дует нынче – чистая осень!

На привокзальной площади брат и сестра разошлись – Михаил отправился искать станционную контору, а Мария застучала каблучками по дощатому дебаркадеру.

Распахнув дверь в зал ожидания пассажиров 1 и 2 классов, Ханжикова едва не попятилась от плотных клубов табачного дыма. Зал был полон – люди сидели и лежали на скамейках, на подоконниках и просто на полу. Прикрыв лицо платком, Мария Родионовна высмотрела местечко у немытого окна и тут же попросила нещадно смолящих вонючий самосад мужиков по соседству:

– Мужчины, вы бы на улицу курить-то выходили! Гляньте, тут и женщины с ребятишками вашим табаком дышать вынуждены… Нехорошо, право!

Мужики-мешочники лениво оглядели Ханжикову с ног до головы, переглянулись.

– Ишь, какая нежная! – фыркнул один. – Не ндравится, так сама на улицу выйди!

– Нынче у людёв свобода, – поддакнул другой. – Революция все дозволяет!

А третий молча выпустил прямо в лицо Марии густую струю дыма.

Закашлявшись, Ханжикова сделала шаг назад и едва не наступила на привольно раскинувшуюся на полу фигуру. Фигура завозилась, открыла глаза и тут же обложила женщину отборным матом. Вспыхнув до корней волос, Мария кинулась к дверям, успев на ходу выпалить:

– Стоило, конечно, революцию для хамов и скотов делать!

Опрометчиво брошенная Ханжиковой фраза не осталась незамеченной. Вслед за ней на дебаркадер тут же выбрался человек в кожаной куртке, перетянутой ремнями, и потребовал предъявить документы. Развернув поданную Марией Родионовной справку[55], он с расстановкой прочел вслух:

– «Настоящим Заларинский уездный комитет удостоверяет личность Ханжиковой Марии Родионовой, 42 года, имеющий жительство в с. Залари. Оная гр. Ханжикова земельного надела не имеет…» Хм! – кожаная куртка окинула женщину оценивающим взглядом. – Что-то на сельскую жительницу ты, гражданка, не «машешь»! Одета по-городскому, чисто… Не дворянка часом, а?

– Вы будете удивлены, гражданин, но происхождение я имею самое что ни есть пролетарское, – криво улыбнулась Ханжикова. – Мой покойный батюшка почти тридцать лет отработал машинистом на Иркутской железной дороге.

– На железной дороге, говоришь? Из Иркутска? Землячка, стало быть? Ну-ка, проверим! Как у нас реку Ушаковку раньше именовали?

– Вы что же, официальной справке не верите? А речку Идой называют – и раньше, и сейчас.

– Верно, Ида, – кожаная куртка поскребла затылок. – А чего ж ты, гражданочка, имея пролетарского родителя и жительство в губернском центре, в деревню-то подалась? Власть наша не пондравилась?