Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко

— Она занимается изучением острова.

— Ого! — Ингрид вскидывает брови. — Какая похвальная любознательность! Одна?

— Нет. С французом… Что вы так на меня смотрите?

— Да нет. Ничего.

Старуха опять опускает глаза к тарелке. Я заказываю пасту с анчоусами (разумеется, консервированными, откуда на нашем драном острове возьмутся свежие?) и салат из того, что они здесь называют моцареллой. Слава Богу, хоть базилик Лучано выращивает сам.

Несколько минут мы молчим, глядя на смоляную темноту над морем.

— А твоя подруга очень за собой следит, — замечает Ингрид.

— Это вы имеете в виду меняющийся каждый день педикюр?

— Не только. Маникюр, педикюр, одевается броско, сексуально… Как ни пройдет, за ней шлейф из парфюма, аж запах моря в воздухе перебивает. И косметикой она не брезгует… Впрочем, как и все те, кто с ней приехал.

Тхан приносит мой салат.

— И что вы этим хотите сказать? — спрашиваю я.

— Ничего. Не раздражайся, пожалуйста. Просто в результате они все, и твоя подруга в особенности, очень хорошо выглядят.

Я долго натыкаю на вилку пирамиду из помидора, моцареллы и базилика, очень тщательно обмакиваю ее в лужицу оливкового масла и уже подношу к раскрытому рту, как внезапно вся конструкция срывается с вилки и шлепается обратно в тарелку, щедро обдав меня масляными брызгами.

Ингрид протягивает мне салфетку.

— Я лично считаю, что пользоваться косметикой в тропических условиях, тем более, на таком пляже, как наш — это откровенно дурной тон, — говорю я, вытирая забрызганные лицо и шею и тщательно контролируя свой голос, чтобы не взреветь.

— Я тоже так считаю, — замечает Ингрид, — но выглядит твоя подружка при этом очень хорошо, а вот ты, милочка, явно выцвела на солнце и бледновата. Так и хочется накрасить тебе ресницы.

Я бросаю промокшую салфетку на стол и отодвигаю от себя чертов салат.

— Спасибо, Ингрид, мне, как обычно, приятно с вами разговаривать.

Накрыв мою руку своей, старушка вздыхает:

— Да не обижайся ты! Я полностью на твоей стороне, просто в сложившейся ситуации мне тебя немного жалко.

— Это какую еще такую «ситуацию» вы имеете в виду?!

И тут из темноты пляжа на дощатую площадку ресторана, как на сцену, по ступенькам медленно поднимается Арно. Сначала он виден только по пояс, но с каждой ступенью он оказывается все ближе к многочисленным новогодним лампочкам, украшающим террасу, и вот, наконец, мы видим его целиком, словно в свете софитов: длинные волосы, как обычно, спутаны в пряди и распущены, на обнаженном загорелом плече сверкает блестками Жаннина сумочка, в одной руке — ее же сандалии на высоченных шпильках (одна из них сломана и нелепо висит на ошметке кожи), другую руку он рыцарским жестом протягивает в темноту. Через пару секунд, в которые я, кажется, даже забываю дышать, на ступеньках показывается хохочущая до слез, сгибающаяся пополам от (излишне громкого, показушного) хохота Жанна. Она, разумеется, босая, и в сочетании с длинным, почти до пола, полупрозрачным платьем это выглядит как наряд экстравагантной монашки-блудницы. Ее рыжие пакли тоже распущены и, словно извивающиеся змеи, скользят по голой спине и плечам.

— … нет, ну надо же, уже думала, не дойду… — хохочет она во весь голос, привлекая к себе не только наши с Ингрид взгляды, но и восторги всего русского столика.

Старушка под столом наступает мне на ногу. Я закуриваю. Мужская часть русского столика разражается аплодисментами. Лучано откладывает счета и выглядывает из своей конторки. Несмотря на все усилия присутствующих здесь девиц, Жанна явно выглядит королевой бала.

Не дрогнув ни единой мышцей на лице, Арно спокойно проходит по террасе и замирает, отодвигая Жанне стул за дальним столиком. Все еще взвизгивая остатками утихающего смеха, она машет рукой сначала русским, потом нам с Ингрид, не спеша пересекает площадку и, картинно оттопырив зад и придерживая платье одной рукой, усаживается.

— А все то же самое, но еще раз, на бис? — интересуется шведка. Ее голос полон вызова, и выражается это в том, что впервые она не шепчет мне на ухо, а говорит достаточно громко для того, что бы это могли расслышать все присутствующие.

Но Жанна благоразумно предпочитает ничего не слышать и просит шампанское и меню. Через минуту атмосфера в ресторане возвращается в свое обычное русло. Русские громко шутят и размахивают руками, норовя опрокинуть бокалы, а мы с Ингрид зачем-то делаем вещь для нас совершенно нетипичную: не сговариваясь, заказываем Тхану десерт. Старушка выбирает «тирамису», а я что-то дикое под названием «Банана-мама в шоколаде».

— А про косметику я все-таки предлагаю тебе подумать, — как бы между делом бросает мне Ингрид. — И одевалась ты, когда приехала, помнится, куда элегантнее, чем в последнее время. Совсем ты здесь стала дикая.

Я тереблю пальцами переливающийся изящный ключик на браслетике, который я последнее время почти не снимаю. Вовсе не так уж я за собой не слежу, как думает Ингрид. Возможно, я не крашусь и не ношу синтетические полупрозрачные платья, переливающиеся навязчивыми блестками, но я загорела, похудела, а солнце высветило не только мои ресницы, но и волосы, которые отливают теперь совсем золотистыми прядями и очень меня украшают. Старушка ко мне несправедлива.

— По-моему, это я приехала сюда дикая , а сейчас как раз стала нормальная , — говорю я.

Весь следующий час мы обмениваемся впечатлениями исключительно о погоде. Разговор не интересен в равной степени ни мне, ни Ингрид, но я словно мощным магнитом притянута к стулу и никак не могу заставить себя расплатиться и покинуть террасу. С ужином давно покончено, «банана-мама», как можно было догадаться из названия, оказалась премерзким бананом, зажаренным в масле и облитым расплавленной шоколадной массой, пепельница полна окурков, но вместо того, чтобы попросить счет, я заказываю уже третью чашку эспрессо. Моя мазохистская душа требует зрелищ, в частности, я хочу своими глазами видеть, как подвыпившая Жанна обопрется на галантный французский локоть и покинет сие пристанище, уплывая в сторону экзотической хижины Арно.

Еще через три сигареты и два эспрессо, парочка, наконец, поднимается, просит счет и удаляется.

— Вы не заметили, кто у них заплатил? — спрашиваю я у Ингрид.

Я весь вечер сижу к ним спиной и ни разу не позволила себе обернуться.

— Он, — печально улыбается старушка.

Я улыбаюсь ей в ответ.

Русские покинули ресторан еще полчаса назад. Проводив Арно и Жанну, Тхан убрал их столик и задул свечу. Теперь в полутемном и притихшем ресторане нет никого, кроме нас с Ингрид.

— Ну пора и нам. Лучано, вероятно, смертельно устал и мечтает закрыться. Может быть, пойдем ко мне и я тебе погадаю? — неожиданно предлагает шведка. — Я умею, на картах.