Казанова - Ален Бюизин

В Экс-ан-Провансе Казанову ждала еще одна важная встреча – с Жозефом Бальзамо, более известным под именем графа Калиостро, самым знаменитым авантюристом того века наряду с графом Сен-Жерменом, который поразил венецианца своими замечательными способностями к подделке картин, гравюр и почерков. Он показал ему свою копию картины Рембрандта. Чуть позже его супруга попросила у Казановы рекомендательное письмо в Авиньон. На следующий же день она вернула письмо, спросив, действительно ли это оригинал. Казанова был в этом убежден, тогда как она сама ему сказала, что это всего лишь копия. Казанове пришлось взглянуть на оригинал, написанный его собственной рукой, чтобы убедиться наконец, что перед ним превосходная имитация.

В начале июня он отправился в Марсель, а оттуда, в начале июля, – в Италию. Остановился в Турине, где попытался собрать подписчиков для своей новой книги – опровержения «Истории венецианского правительства», сочинения Амело де Ла Уссе. В ней он выступил в защиту политического устройства Венецианской республики, подвергшегося серьезным нападкам со стороны французского писателя, что, по мнению Джакомо, должно было в кратчайшие сроки примирить его с властями Светлейшей и положить конец его изгнанию: «Моей целью от печатания этого труда было заслужить помилование инквизиторов», – прямо признается он. Ибо томительное желание вернуться в свой дорогой город терзало его все сильнее.

С июля по декабрь 1769 года он жил в Лугано, в швейцарском кантоне Тичино, где не свирепствовала цензура, и следил за печатанием своей книги. Вознамерившись ни с того ни с сего повидаться с бальи, он, к своему удивлению, встретил свою старую несостоявшуюся любовь из Солера – баронессу де Ролль, которую не видал девять лет и нашел похорошевшей. Тотчас желание возгорелось в Казанове, который уже представлял, как станет ее любовником в отместку за то, что не случилось прежде. Однако баронесса нашла его постаревшим и сказала ему об этом в лицо! Как летит время! Его старение становится лейтмотивом. В Марселе его мнимая племянница тоже сказала ему, что он постарел, и в Турине все обращали внимание на его возраст. Безжалостное возвращение тех же слов, в которых содержалась истина. Разве беспорядочная жизнь Казановы могла пройти бесследно для его внешнего облика? Он уже не обольститель, которому достаточно лишь предстать перед той, кого он хочет, чтобы ее покорить. Нет ничего ужаснее для распутника, чье тело долгое время было его главным козырем!

1 августа Казанова из Лугано устанавливает контакт с представителем Венецианской республики в Турине, Берлендисом, и сообщает ему о своей публикации, над которой работает, чтобы подготовить таким образом свое возвращение в Светлейшую. 19-го числа он получает весьма учтивый и ободряющий ответ и ни на минуту не подозревает, что посланник шпионит за ним еще больше, чем сам сообщает: «Мне бы хотелось, чтобы талант автора был в должной мере вознагражден рукоплесканиями публики и чтобы эта публикация стала для Вас действенным средством добиться той цели, кою Вы преследуете… Из всего того, что я написал [в Венецию] в Вашу пользу, я не получил иного ответа, кроме того, что мой отчет о Вашем прибытии сюда и о Вашем достойном поведении был принят благосклонно». Вернувшись в Турин, Казанова тотчас поспешил подарить посланнику экземпляр своего труда для официальной передачи венецианским властям. 30 декабря 1769 года Берлендис пишет светлейшим и милостивым синьорам, своим уважаемым господам: «Казанова вновь прибыл в сей город и вручил мне экземпляр своего труда под заглавием “Опровержение Амело”, о печатании которого, коим занимался автор в Лугано, я уже имел честь сообщить Вашим Светлостям некоторое время назад. Я полагаю своим долгом представить само это произведение Вашим Светлостям, которые как никто другой сумеют оценить заслуги и усердие писателя. Я узнал, что он должен пробыть здесь какое-то время, с целью войти в милость к герцогу Савойскому, хотя неизвестно, каким способом он добьется этой милости и этой чести. Я, разумеется, не буду терять его из виду и стану сообщать Вашим Светлостям о развитии ситуации» (III, 745). Когда бедный Джакомо ознакомился с крайне сухим ответом, присланным Берлендису тремя государственными инквизиторами – Фламинио Корнером, Барбариго и Алвизе Ренье, для него это стало холодным душем. «Экземпляр сочинения Казановы, озаглавленный “Опровержение Амело”, был нами получен на прошлой неделе вместе с Вашим письмом от 30 декабря. Наш суд одобряет, что Ваше превосходительство продолжит, как обещает, безупречный надзор за каждым шагом этой особы, а также то, что воздержится ото всего, что может указать или вызвать малейшую к ней благосклонность» (III, 745). Решившись ничего не предпринимать, что могло бы вызвать гнев венецианского суда и не навлекать на себя беду, Берлендис совсем позабыл об авторе и его произведении, предоставив их печальной участи, и выразил свою покорность в письме от 3 февраля 1770 года: «Понимая, что мне не пристало и противоречит моему долгу оказывать снисхождение к человеку, впавшему в немилость у августейшего Суда, я держал себя с Казановой с величайшей сдержанностью, несмотря на добрые услуги, оказанные мне кавалером Раиберти и другими уважаемыми особами, к которым он вхож. По досточтимому приказанию Ваших Светлостей, я стану со всем тщанием избегать всего, что могло бы позволить заподозрить малейшую благосклонность, и не премину наблюдать за всеми его передвижениями, о каких сообщу Вашим Светлостям, в доказательство моего неукоснительного повиновения» (III, 745). Он в самом деле принялся следить за Казановой, сообщив инквизиторам 17 марта 1770 года, что тот отправился в Ливорно через Парму и Болонью. Джакомо Казанова будет прав, когда скажет, что в Венеции ты либо сам шпион, либо за тобой шпионят. Какое огромное разочарование, ведь он думал, что так ловко все утроил! Очередной провал! И на сей раз ему не вернуться на дорогую родину. Решительно, Республика слишком злопамятна по отношению к нему. На мой взгляд, она уже давно простила ему вину, которая привела его в тюрьму, однако не была еще готова простить ему побег, а главное – рассказ о побеге, которым упивались все европейские дворы. Светлейшая наверняка чувствовала себя униженной и осмеянной.

В то время главной проблемой для Казановы было то, что у него нет никакого положения, никакой должности, то есть никакого регулярного дохода. С 1763 года он лишился финансовой подпитки от маркизы д’Юрфе, а в 1767 году – пенсиона, который перечислял ему Брагадин. Вот почему, едва прослышав об экспедиции в Дарданеллы с целью напасть на Турцию, он в середине мая 1770 года устремился в Ливорно, где собирался российский флот, чтобы увидеться с адмиралом, графом Алексеем Орловым, с которым он познакомился во время своего пребывания в Санкт-Петербурге. Снабженный рекомендацией сэра Уильяма Линча к английскому консулу в Ливорно, сэру Джону Дику, он хотел предложить ему свои услуги и ни секунды не сомневался в успехе своего предприятия. Он встретился с Орловым и принялся, по обыкновению, выставлять себя в выгодном свете. Он может пригодиться во всем. Он знает местность. Он даже утверждал, что владеет турецким языком, что было неправдой. Хотя Орлов из учтивости сразу согласился на то, чтобы Казанова сопровождал его чисто по-дружески, он категорически отказался предоставить ему какую ни на есть официальную должность. Его можно понять. Как можно доверить военную службу такому авантюристу? Казанова, которому совершенно нечего делать в крестовом походе по Средиземноморью, страшно разочарован! Он желал получить оплачиваемую должность. Мы знаем, что экспедиция не удалась и через Дарданеллы не прошла. Отсюда явно нарциссический вывод Казановы, который пытается утешиться: «Нам не узнать, прошел ли бы он через них, будь я рядом» (III, 754).