Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг

По таким же причинам московские купеческие организации поддерживали экспансию в Среднюю Азию и более активную эксплуатацию ресурсов периферийных регионов, хотя при этом купцов беспокоила конкуренция со стороны польской текстильной промышленности, возросшая после отмены таможенных тарифов.

Способность к эффективному самоуправлению и усиленное лоббирование среди правительственных чиновников дали московскому купечеству возможность защитить свои интересы и содействовать достижению некоторых политических целей. Однако нельзя сказать, что это помогло сформировать торговый средний класс, который смог бы заменить дворянство в качестве главной социальной базы царизма, отчасти потому, что москвичи не в полной мере представляли интересы промышленников и торговцев из других регионов империи. Не получили они и контроля над официальной экономической политикой, хотя оказывали влияние на определенные аспекты.

В некоторых отношениях их влияние в наибольшей степени проявилось в области искусства и культуры, где им удалось оставить заметный след. Самый значительный вклад внес П. М. Третьяков, владелец доходной текстильной фабрики в Костроме, который основал картинную галерею с целью собрания и показа широкой публике коллекций русского искусства. Обычно покровители искусства собирали вещи, ориентируясь на собственный вкус и мнение близких друзей, но в случае с Третьяковым дело обстояло иначе. Вот что он писал своей дочери незадолго до смерти: «С самых ранних лет моя идея была в том, чтобы делать деньги с тем, чтобы накопленное обществом возвращалось к обществу, к народу, в неких благотворительных учреждениях. Эта мысль не покидала меня всю жизнь».

В завещании, составленном еще в возрасте 28 лет, содержалось условие — плата за вход в галерею не должна превышать 10–15 копеек, чтобы даже самые бедные могли любоваться экспонатами. В некотором смысле его воодушевляло то же желание служить людям, которое было свойственно как некоторым бескорыстным государственным чиновникам, так и самым убежденным их противникам. Галерея в Москве, до сих пор носящая имя Третьякова, стала памятником его высоким устремлениям.

Наиболее известное течение в живописи, которому покровительствовал Третьяков, называлось «Передвижники». Ему было близко стремление передвижников уйти от академизма и от придворного покровительства, с присущим им элитарностью и космополитичным классицизмом, желание сделать искусство доступным и понятным простым людям. Основатели этой школы порвали с Академией в 1863 году, когда отказались от темы, предложенной на выпускном экзамене. Свою независимость передвижники подтвердили созданием артели по образцу Чернышевского, чтобы писать и продавать картины, представляющие жизнь простых людей, особенно пострадавших от угнетения. Позже некоторые из членов артели для лучшего знакомства провинций с искусством основали Товарищество передвижных художественных выставок.

В конце концов, после двух десятилетий отделения при поддержке Александра III передвижники вернулись в Академию. К этому времени их стиль живописи получил всеобщее признание и стал вполне жизнеспособной и отличительной формой русского искусства. В своих портретах, пейзажах и исторических сценах передвижники определили «русскость» иначе, чем императорский двор или революционное движение.

Нечто подобное происходило и в театре. Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко мечтали об «открытом» театре, ставящем для широкой публики лучшие российские и зарубежные пьесы. Театр должен был стать домом для труппы, работающей и живущей по общинному принципу, без «звезд», традиционно монополизирующих внимание критиков и деньги инвесторов. Станиславский стал пионером стиля игры, при котором актер достигает особой выразительности, опираясь на собственные воспоминания, опыт и чувства. С финансовой помощью Саввы Морозова, одного из богатейших и граждански сознательных предпринимателей Москвы, они основали Московский Художественный театр, вскоре ставший ведущим в России.

Таким образом, к концу XIX века культурная и интеллектуальная жизнь в российских городах достигала более высокого уровня, чем гражданские институты. Ее проявления можно было встретить в университетах, театрах, концертных залах, издательствах и художественных галереях. Да, основа для городского самоуправления была заложена, но из-за официальных ограничений действовала далеко не эффективно. Такое замедленное развитие отражало характерную для России черту того времени: общество все еще функционально разделялось на отжившие категории. В основном эти категории уже не отражали реальности, что само правительство признало в избирательных законах, основывавшихся на имущественном цензе. Но полное перераспределение подданных согласно экономическим подразделениям было еще далеко от завершения. Между тем старые границы препятствовали новым формам солидарности и самоорганизации.

К началу XX века, когда в города хлынули огромные массы людей, существовавшие зачаточные институты оказались крайне уязвимыми для давления со стороны правительства и исключали подавляющее большинство населения. Тем не менее города становились центрами тех центробежных процессов в обществе, которое вместо того, чтобы двигаться к осознанию себя как нации, шло по пути полного раскола.

За два предшествующих столетия Российская империя пережила радикальные реформы Петра I, превратившие ее в служилое государство, попытки Екатерины создать элементы гражданского общества и местного самоуправления, освобождение крепостных и последующие преобразования Александра II и, наконец, программу ускоренной индустриализации. На протяжении всего этого времени Россия продолжала поглощать новые территории и новые этнические группы, находя для каждой различные решения, интегрируя и не интегрируя их в империю. Каждая из таких перемен оставляла свой след на социальной структуре, создавая новые социальные или правовые формы, но не уничтожая созданных ранее. Результатом стал тот «слоеный» город, о котором писал Хакстхаузен. Россия, по удачному выражению Альфреда Рибера, была «„осадочным обществом“ — на протяжении всей новой российской истории происходило накопление последовательных социальных форм, каждая из которых образовывала слой, покрывавший все или большую часть общества, но не меняя более старые формы, лежащие под поверхностью».

В таких условиях российские города становились инкубаторами новых социальных, экономических и этнических конфликтов, имея в своем распоряжении лишь самые слабые инструменты для смягчения их жестокости. В своей зачаточной форме им суждено было стать ареной решающих политических конфликтов начала XX века.

Термин «интеллигенция» — один из самых расплывчатых и трудно поддающихся определению во всем обществоведческом лексиконе. Общепринято, что этот феномен — даже если он не исключительно российский — впервые возник именно в России в XIX веке. Также все сходятся на том, что определить «интеллигенцию» чисто социально-экономическими категориями невозможно, потому что под ней понимаются не просто люди, имеющие высшее образование и трудящиеся на определенном поприще, но и выражающие некую идеологическую позицию.

С учетом идеологического момента вполне естественно, что значение термина варьируется в зависимости от политических взглядов того, кто его употребляет.