Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг

Православная вера крестьян оставалась сильной и играла важнейшую роль в сохранении чувства общности, но одновременно была примитивной и относительно негибкой. Церковь в ее нереформированном состоянии не могла помочь крестьянам навести мосты между низшей и высшей культурой или дать адекватный ответ на вызов вере в лице усиливавшейся социальной мобильности и массовой грамотности. Набожный юноша из деревни, приезжая в город, скорее, становился сектантом или атеистом, а не убежденным православным верующим.

В структурном отношении церковь также была уязвима для интриг, как это произошло в случае с печально знаменитым старцем Распутиным: сам факт, что продажный и малограмотный сектант отбирал кандидатов в Святейший Синод, в последние годы империи, возможно, сделал больше для дискредитации идеи самодержавия, чем что-либо другое.

Многие российские города в XIX веке раскрывались перед приближающимся путешественником словно историческими слоями. В 1840-х годах барон Август фон Хакстхаузен так описал разворачивающуюся перед ним сцену:

«По прибытии в российский город… [путешественник] попадает сначала в русскую деревню, превращенную в город. Здесь живут крестьяне, обычно обрабатывающие огород, чтобы снабжать город овощами, причем этот огород расположен не на огороженных площадках, а на открытых полях. Миновав деревню, путешественник въезжает в город Екатерины II, построенный как пригороды Москвы: длинные, широкие, немощеные улицы бегут между двумя рядами деревянных одноэтажных домов. Здесь концентрируется промышленная жизнь поселения: обитают кузнецы, каретники, здесь расположены постоялые дворы, пивные, мастерские и т. п. Дальше путник оказывается в современном европейском городе с прямыми, иногда мощеными улицами и просторными площадями; со всех сторон мы видели похожие на дворцы здания… но обычно эта часть города выглядит покинутой — на улицах ни суеты, ни оживления, только дрожки, без которых не обходится ни один губернский центр, ни даже уездный городок. В этой части самые старые здания — общественные; большинство частных домов построены после 1815 года».

Хакстхаузен говорил о Харькове, но его замечания верны по отношению ко многим средним и даже крупным российским городам того времени. География этих мест также отражала и их историю. Они представляли собой одновременно и деревню, и ремесленный центр, и резиденцию властей. Символично, что последние занимали центральную часть города, чем и объясняется ее безжизненность: в глазах власти ей должны сопутствовать достоинство, величие, чистота и общественный порядок. Власть словно выставляла себя на всеобщее обозрение и в то же время воплощала в жизнь своеобразные достоинства империи. Вообще, центр города был имперским учреждением, не совсем удачно пересаженным на почву крестьянского общества.

В большинстве европейских стран города сыграли решающую роль в образовании наций и были теми местами, где, по терминологии Карла Дейча, чаще всего имели место «ассимиляция» и «мобилизация», где закреплялся язык, модели культуры, социальные связи; где складывался экономический обмен; формировались гражданские ассоциации. Во Франции, как показал Эйген Вебер, «крестьяне стали французами по мере распространения в сельской местности городских обычаев и организаций: железных дорог, школ, мануфактур, газет, грамотности, книг на национальном языке».

Однако для того, чтобы города сыграли такую роль, они должны отличаться от окружающих деревень не только размерами, но и другим: богатством, культурой, независимыми институтами или самоуправлением и особым правовым статусом. В России, вплоть до XIX века, подобные отличия были минимальными. В этом отношении российские города продолжали играть роль, которую, согласно Максу Веберу и Отто Бруннеру, традиционные города Европы выполняли до начала средних веков, а города Азии — до XX века. В таких обществах присутствовали два ярко выраженных и взаимоисключающих экономических уклада: с одной стороны, «крестьянско-аграрный мир с локальными рынками и часто хорошо развитыми домашними и деревенскими ремеслами», а с другой — космополитический центр, «местонахождение элит, место, где совершались финансовые операции, располагались крупные торговые компании, процветали такие ремесла, как, например, ювелирное дело».

В экономической среде, преобладающей в России до начала XIX века, торговые элиты обслуживали правящие слои, тогда как преобладающая часть купцов и ремесленников мало чем отличалась от крестьян. Один и тот же человек нередко занимался несколькими делами сразу, и до XVIII века ремесленники не были организованы в гильдии с собственными программами обучения мастерству и квалификационными требованиями. Таким образом, отсутствовала база, на которой могли бы быть созданы муниципальные корпорации, подобные существовавшим кое-где в Европе с XI века. «Городской воздух» не «освобождал», и города обычно управлялись как часть сельского района, на территории которого находились. Крепостной, пришедший в город для занятий торговлей или ремеслом, оставался крепостным, связанным узами личной зависимости со своим господином, и регулярно отсылал хозяину определенную сумму со своего заработка. Беглеца могли затребовать обратно в любое время.

В период позднего средневековья торговля с другими странами значительно уменьшилась. После падения Византии и раскола Золотой Орды Русь оказалась в стороне от великих торговых путей, а ее собственная обширная территория с относительно малоплодородной почвой затрудняла возможность развития торговли, ограничивая ее локальными рамками. Производством предметов повседневного спроса занимались сами крестьяне или мало чем отличавшиеся от них ремесленники, обеспечивавшие потребности небольшого городка и нескольких прилегающих деревень.

Это значило, что в XVI–XVIII веках в торговлю, вероятно, была вовлечена большая часть населения, чем во многих странах Европы, но сама торговля осуществлялась в основном на местном уровне, а люди, занимавшиеся ею, не специализировались ни в коммерции, ни в производстве, а сочетали эти виды деятельности с земледелием или, например, охотой и рыболовством. Количество денег в обороте оставалось небольшим, монеты носить с собой было тяжелым и неудобным делом, и купцам приходилось тратить немало сил и средств только на их доставку и надежное хранение. Бумажные деньги, вошедшие в обращение в 1760-е годы, оказались нестабильными. Векселей, аккредитивов, не говоря уже об акционерных компаниях, не существовало, а договорное право только зарождалось. В 1770-х годах английский священник Уильям Кокс писал: «Русские купцы и торговцы редко ведут бухгалтерские книги, немногие умеют читать и писать, мало кто знаком с арифметикой. Считают они с помощью приспособления из нескольких рядов проволоки с нанизанными на них шариками…»

Отсутствие элементарной коммерческой практики означало — все сделки совершались с более высокой степенью риска, чем в странах с устоявшейся и успешно развивающейся экономикой, где слово бизнесмена являлось его гарантией и могло при необходимости подкрепляться силой судебного решения. Для покрытия риска приходилось увеличивать прибыли, а меры воздействия к нарушителям контракта зачастую отличались особой жестокостью. Банкротства случались достаточно часто, а кредиторы были совершенно незащищены. Большинство иностранцев считали российский коммерческий мир дикими джунглями, где господствуют хитрые дельцы, открытые обманщики.