Оборотень - Аксель Сандемусе

Но земля открыла пасть, он провалился в нее и оказался в какой-то стране, где светило обжигающе горячее солнце. Сейчас я умру, подумал Эрлинг. Однако у него в голове лишь что-то надломилось, и он потерял сознание, а может, заснул. Это все сон, прошептал он, вам не обмануть меня, скоро я приду в себя, просто я все это вижу во сне. Он чуть не заплакал от благодарности, чувствуя, что его замученный мозг получил передышку. Сохраняя присутствие духа, он начал командовать своими людьми, надеясь, что они не заметят, что он не совсем нормальный. Его люди никак не могли найти подходящих веревок, чтобы связать полдюжины девушек, которых он собирался продать на невольничьем рынке. У него была одна крепкая длинная веревка, но резать ее было жалко. Ведь следовало по возможности снижать расходы. Последняя партия девушек оказалась неудачной, чистый обман, он этого так не оставит. Какая наглость — присылать опытному торговцу такой товар! Он сразу увидел, что этим красивым созданиям недостает главного. Они были как мертвые, в них не было огонька, ни спереди, ни сзади. Ладно, свяжите их всех одной веревкой, сердито сказал он.

Девушки зароптали, и он хлестнул их кнутом, они умолкли, хотя веревка, которой они были связаны, тоже причиняла им боль.

На рынке он немного растерялся, несмотря на то что был опытным работорговцем. Поставьте их на помост всех вместе, приказал он, может, они произведут впечатление своим количеством. Они будут выглядеть более внушительно, особенно если попадется близорукий покупатель. Полюбуйтесь на этих дурашек! Повернитесь к публике задницами! — гремел он.

Он внимательно посмотрел на одну из девушек. Достаточно увидеть одну морковку из шести, чтобы понять, что все они одинаковы. Как тебя зовут?

Она засмеялась и сказала, что ее зовут Виктория.

Как будто это тебе поможет, проворчал он. Поворачивайся!

Она была недурна, впрочем, как и все остальные. Это было сложное произведение. Безупречный контур, но без изюминки. Он пожал плечами и, раздраженно пощелкивая кнутом, начал перечислять достоинства своего товара: неплохие груди и ляжки, пышные плечи и бедра, сзади все в норме. Спина прямая. С какой стороны ни глянь, одинаково скучно. Руки и ноги гладкие, соответствуют дешевому стандарту. Лица, которым они пытаются придать приятное выражение, обрамлены светлыми, ничем не примечательными волосами, бездарно зачесанными наверх. Эти дурочки считают, будто прическа может спасти их. Да-а, подумал он рассеянно, нет смысла продавать их на откорм (как раз недавно он сбыл партию молочных поросят), они хороши и так и предназначены совсем для другого, едва ли мне дадут за них намного больше, если они прибавят в весе. А тут еще налоги и другие расходы…

Он сел на пустой ящик и мрачно оглядел свою коллекцию. Если бы можно было продать их, так и не повернув лицом к покупателю! Но ведь покупатель всегда норовит потрогать и повертеть вещь, чтобы проверить, нет ли у нее изъянов. От него ничего не укроется, а в таком деле нельзя повесить табличку «Руками не трогать!».

Он снова сосредоточил свое внимание на морковке, стоявшей с правого края, той, у которой был псевдоним Виктория. Вот и работай с таким товаром! Конечно, можно дать ей другое имя, но что толку — они сами выбирают себе имена; у них есть единственное право — самим выбирать себе имена — и слишком мало ума, чтобы этим правом не пользоваться. Он с грустью вспомнил, как однажды в молодости один старый торговец уверил его, будто ночью все кошки серы. Но он быстро сообразил, что это заблуждение, и освободился от него.

Не считая некоторых мелочей, эти шестеро были очень похожи друг на друга, а для таких девушек это всегда важно. Он опять принялся придирчиво разглядывать Викторию. Да, оболочка была хороша, но ведь в ней ничего не содержалось, и забывать об этом не следовало, в этом мешке вообще не было никакого кота. Почему никто не изобрел средства, которое придавало бы немного блеска подпорченному товару, некую ауру, движение. Фу, кажется, от стыда он впал в лирику, словно начитался Корана. Девушка пыталась смотреть на него так же, как все остальные. Он не понимал современной моды, следуя которой все девушки выглядели на одно лицо, такая рационализация их портила. В дни его молодости было иначе. Теперь девушки все, как одна, обзавелись запасными деталями из высохшего ребра Адама, однако они были лишены дивного аромата райских плодов. Это были, так сказать, девушки без топселя (в молодости он был знатным мореходом) и даже без намека на приятный вечерний бриз.

Подходили люди и внимательно осматривали товар. Они не могли указать на какой-нибудь конкретный изъян, но все равно поворачивались и уходили, ничего не купив. После полудня Эрлинг поднялся на помост к девушкам и отвязал ярлыки с ценой, свисавшие с их талий на длинных шнурках. Надо придумать что-то другое. Покупатели часто поднимались на помост и поднимали ярлыки, чтобы убедиться, что под ними не скрываются родимые пятна. Он скинул цену наполовину и повесил объявление о распродаже. Потом опять уселся на пустой ящик с бутылкой пива в руке. Торговля все равно шла вяло, ему пришлось еще раз сбавить цену, кормить этих девушек ему было нечем, а морить их голодом он не мог — глаза у них становились грустными, и даже розги не могли заставить их выглядеть веселее. В конце концов он сбыл по дешевке пять девушек каким-то конторщикам, и у него осталась только Виктория. Дрожа от сознания собственной неполноценности, она покрылась гусиной кожей. Наступил вечер. Торговцы по соседству закрывали свои лавочки на ночь, и люди расходились по домам, чтобы устроить взбучку своим женам, вот тогда-то на площади появился Стейнгрим Хаген и по бросовой цене приобрел Викторию с веревкой в придачу. Он думал, что ей может взбрести в голову убежать от него.

Эрлинг поднял руку, чтобы пригладить бороду, но бороды у него не оказалось, в стене приоткрылся отдушник, и оттуда высунулась рука с длинными худыми пальцами. Она пошарила по стене и, ничего не найдя, снова скрылась. По телефону позвонил Навуходоносор. Вошел какой-то испанец, присел на корточки возле лежавшего на полу камня и начал точить об него нож, не отрывая взгляда от Эрлинга. Такие же глаза были у Фелисии, когда она беззвучно приближалась к нему в своих туфлях без каблуков. Эрлинг опять закричал. На кровати из-под одеяла высунулась чья-то голая нога. Эрлингу захотелось спрятаться за тем одеялом, что висело на спинке стула, но он не мог пошевелиться и только кричал…

Он плакал от беспомощности, глядя, как Стейнгрим влезает в окно в Новом Венхауге. Сам он стоял во дворе и был совершенно бессилен. Стейнгрим держал в зубах нож, но Фелисия в доме только смеялась. Потом он увидел, что на столе стоит бутылка виски, и попытался сообразить, успеет ли он добежать до кровати прежде, чем случится что-нибудь еще. Он взял бутылку, лег и, словно ночной всадник, пустился в путь, который длился трое долгих, кровоточащих, отмеренных ему суток.

Бледный, с запавшими глазами, Эрлинг подошел к телефону и позвонил своему другу Эйстейну Мюре.

— Как у тебя с деньгами, Эйстейн?

— Что случилось, Эрлинг?

— Можешь дать мне взаймы две сотни?