Курт Сеит и Шура - Нермин Безмен Нермин

Весь день Сеит думал, как им убежать с фермы. Он не хотел говорить с Хаджи, потому что не верил этому человеку. Хозяин мог выдать их преступникам, чтобы спасти собственную задницу. Может быть, он и сам бандит. Если они скажут ему, что хотят вернуться в Стамбул, чем они это объяснят? Лучше ни с кем не говорить. Когда Сеит мыл лошадей, он увидел маленького Хасана, грузившего что-то на телегу. Он подошел:

– Привет, Хасан, что делаешь?

– Гружу картошку и чеснок, чтобы отправить к причалу.

Сеит осмотрелся, затем заговорил с Хасаном:

– Я прошу тебя сделать кое-что для меня, но так, чтобы только ты и я знали об этом.

Юноша был счастлив, что Сеит ему доверяет.

– Конечно, господин Сеит, ваши желания – приказ для меня.

– Ты припрячешь несколько мешков и продашь их на рынке, а выручку принесешь мне, – сказал Сеит.

Маленький Хасан подумал, что Сеит просит его воровать. Парень выглядел растерянным.

– Ты сделаешь это ради нашей группы. У меня самого нет возможности покинуть ферму, вот почему я прошу тебя сделать это. Будь осторожен, однако не попадись.

– А они не догадаются?

Сеит хлопнул его по плечу:

– Когда придет время, Аллах Всемогущий защитит нас. Теперь, маленький поэт, доброго пути и удачи!

Он увидел приближавшихся людей и вернулся к своей работе. Вечером Хасан осторожно, чтобы не быть замеченным, пробрался в комнату Сеита и отдал ему деньги. Тот повернулся к вопросительно смотревшей на него Шуре и сказал:

– Дорогая, мы покинем это место, как только сможем. У нас есть кое-какие деньги. Надо только забрать наши паспорта у Хаджи.

Сеит продолжил:

– Я знаю, где спрятаны паспорта. Я попробую забрать их, как только все заснут. Убежим сразу после этого.

– Что, если все пойдет не по плану?

Сеит погладил ее по щеке.

Сеит приказал беженцам явиться к сеновалу ровно в полночь. Когда на его золотых часах было одиннадцать, он выскользнул из комнаты. Хаджи должен спать, подумал он. После вечерней молитвы тот обычно уходил к себе в комнату. Сеит приложил ухо к двери. Не было слышно ничего, кроме храпа старика. Сеит рассердился, когда деревянные ступеньки заскрипели. Днем они были такими тихими, а сейчас скрипели. Он решил не пользоваться лестницей. Оседлав перила, он соскользнул вниз, улыбаясь про себя от детской выходки.

В кабинете Хаджи он направился прямо к османскому шкафу, встроенному в стену: туда, как он видел, Хаджи положил их паспорта на хранение. Шкаф был заперт. Хорошо было бы иметь ключ, но сейчас было неважно, останется замок целым или нет. Искать их начнут только утром. Он вытащил свой охотничий нож и воткнул в замок. Тот легко поддался. Найти документы не заняло много времени. Когда он вышел из кабинета, Шура ожидала его в темноте коридора. Она последовала за ним. Они покинули дом через заднюю дверь.

Десять дней спустя все беженцы вернулись в Стамбул к дверям отеля «Шериф» в Тепебаши.

Несколько дней спустя Шура и Сеит нашли работу в прачечной грека Кириоса Константинидиса, на улице Кальонджу Кулук в районе Пера. Шура гладила белье, а Сеит разносил заказы. Конечно, не самая хорошая работа, но это было лучшее, что они могли найти. «Нищим выбирать не приходится», – вздохнул Сеит. Услугами их прачечной пользовалось большинство ресторанов, клубов, гостиниц и богатых домов Пера.

Сеит ходил на работу в костюме, жилете, галстуке, и люди относились к нему с большим уважением. Дамы с особенным нетерпением дожидались, когда этот красивый голубоглазый джентльмен принесет к их дверям чистое белье. Благодаря знанию французского и немецкого языков он не имел проблем в общении с европейскими женщинами, проживавшими в этом районе. Хотя Сеит нуждался в каждом куруше, он был слишком горд, чтобы принимать чаевые, и ненавидел, когда клиенты совали деньги ему в карман. Довольно быстро его деловой костюм и хорошие манеры отучили людей от этого.

Шура сильно отличалась от греческих девушек, работавших в гладильной, которым палец в рот не клади. Но ничего не поделаешь – ей приходилось проводить большую часть дня в обществе пухлых болтливых товарок в батистовых блузах, расстегнутых так, что почти полностью обнажалась грудь этих крикливых дам. Она работала тихо и старательно. Часто она вспоминала белую скатерть, уложенную матерью на обеденный стол в их кисловодском доме, свою сестру Валентину, игравшую на пианино, гостей, разъезжавшихся на санях под звон бубенчиков. Все эти воспоминания клубились, как пар из утюга. Она не стремилась разговаривать с коллегами по работе. Вопросы, которые греческие девушки задавали ей на невообразимо плохом французском, обычно оставались без ответа. Весь день она работала за гладильной доской и ждала возвращения Сеита. Посреди окружавшей ее толпы она чувствовала себя в одиночестве.

В благодарность за услуги русских дворян, работу которых у себя Кириос Константинидис считал честью, хозяин выделял русских среди других работников, позволив им жить в комнате, которая была на верхнем этаже его прачечной. После работы, после того как прачечная закрывалась и остальные расходились, они возвращались в свой собственный маленький мирок. Как только они оставались одни, сердца начинали биться быстрее, их мысли, души, тела возвращались к жизни. Поскольку жилье хозяин предоставил им бесплатно, то они теперь могли иногда позволить себе сходить куда-нибудь поужинать. Даже в самые трудные дни хороший ужин с вином и музыкой был для них жизненной необходимостью. В некоторые вечера Сеит мог принести из русского ресторана Волкова еды и открыть бутылку водки, чтобы побаловать себя. Когда подходило время объятий, они непременно заговаривали о старых добрых днях. Сеит погружался в свои детские воспоминания. Она слушала его с улыбкой, с теплым понимающим взглядом, гладя его по волосам. Они наслаждались жизнью в тепле любви без споров и ссор. Несмотря на все трудности, которые приходилось выносить, Шура никогда не жаловалась. Она терпеливо поддерживала своего мужчину во всех вопросах. Ее мягкая природа никогда не менялась. Она слушала рассказы Сеита и тихо лежала, когда он умолкал. Они стали понимать друг друга еще лучше. Шура любила Сеита любовью, сравнимой с преклонением. Она была очень хорошим слушателем. Он открывал ей каждую мелочь, каждую деталь своей жизни. Они вместе наслаждались ностальгическими беседами. Они оба были счастливы жить и делить друг с другом воспоминания о старых добрых временах. После таких путешествий в прошлое они обычно с трудом возвращались в настоящее.

Рубли, которые Сеит зашил в подушку, оставались неприкосновенными, хранясь для таких важных проектов, как переезд в Америку или возвращение в Россию. Именно поэтому даже в минуты крайней нужды они не использовали свой «золотой запас».

Сеит переговорил с некоторыми ресторанами в Тепебаши и начал производить самодельную желтую водку. Он кипятил воду в большом чайнике, добавлял к ней чистый спирт, лимон, шкурки мандарина или апельсина, давал настояться несколько недель, затем фильтровал через уголь, добавлял немного сахара, гвоздики, глицерина и разливал по бутылкам, оставляя в каждой несколько кусочков цитруса и гвоздики. Такую водку надо было подавать холодной. Ее с охотой брали бары и рестораны. Этой деятельностью он занимался без ведома Кириоса Константинидиса – приходилось соблюдать конспирацию. Сеит сберегал каждую лиру, которую зарабатывал на желтой водке. Иногда он доставал заработанные деньги из секретного тайника и гордо пересчитывал их, перед тем как положить обратно. Не раз он думал, что одна ночная гулянка в Санкт-Петербурге прежде иногда обходилась ему дороже, чем весь нынешний заработок за несколько месяцев. Его мечта однажды потратить все эти лиры и рубли в Санкт-Петербурге перевешивала желание уехать в Соединенные Штаты Америки.