Правда во имя лжи - Елена Арсеньева

Такое впечатление, что все местные старушонки враз померлиот одного общего разрыва сердца. О нет, живехоньки, вон какой подняли визг ивой! Весьма своевременно, надобно сказать.

С обратной стороны латексной рамы, к безупречной имитацииподрамника, были прикреплены пластиковые колечки, покрашенные под медь. Вынувиз своего замечательного газыря маленькие пассатижи – каждое движение былоскупым, четким, отработанным, – Соня чуть разжала края одного колечка, потомдругого, защемила ими веревку, и буквально через миг копия «Прощания славянки»висела на своем законном месте – в смысле, на законном месте оригинала.

Соня сунула пассатижи в отведенный для них карманчик изастегнула жакет. Отлично!

Отступила на шаг и бросила прощальный взгляд на своерукомесло. Тютелька в тютельку, только ще краще, как сказал бы Леший. А рама –ну просто итальянский багет начала века, стиль модерн. Супер, натуральныйсупер!

Ну, вот и все. Прощай, славянка!

Не оглядываясь более на свое рукомесло, Соня осторожновысунулась в холл.

О, везуха! Здорово этому «искусствоведу» удалосьпереполошить местный курятник!

Не замеченная смотрительницами, она выскользнула в коридор ис неприступным видом спустилась по лестнице.

Кассирша высовывалась из-за своего барьера, разрываемаялюбопытством и чувством долга. Охранник, с полусонным видом сидевший на стуле,тоже никак не мог решить, идти ли стоять за честь реалистического искусства илистеречь самые подступы к нему.

Однако при виде Сони оба так и впились в нее глазами. Ну да,вот эта малявка с мышиным личиком, кассирша, была на поминках Константина.

– Чего они так раскричались? – спросил охранник.

– А вы пойдите и посмотрите, – буркнула Соня. – Там возлеКустодиева какой-то сумасшедший сейчас всех ваших старушек перебьет, а вы тутзадницу просиживаете.

Она и сама не знала, почему вдруг захотелось нахамить этомукамуфлированному ленивцу. Не иначе от нервов.

Впрочем, поспешила выскользнуть за тяжеленную дверь прежде,чем могла нарваться на достойный ответ.

И сразу свернула за угол музея, в боковую, практическибезлюдную улочку, где все дома утонули в буйной зелени садов.

Какая патологическая тишь! Даже и не скажешь, что совсемрядом, в знаменитом Северолуцком художественном музее, только что разыграласьочередная вариация на тему «Как украсть миллион?».

«Как украсть миллион?» «Афера Томаса Крауна»? «Западня»? Давсе они просто дети по сравнению со мной!»

Строго говоря, эти смотрительницы, божьи одуванчики, самивиноваты, что дали ей возможность увести Серебрякову у них из-под носа.Известно ведь умным людям: о вкусах не спорят. А они поспорили. И вот вамрезультат!

Соня шла по улочке, чуть ли не пританцовывая от восторга, ине обратила внимания на темно-зеленую «Волгу», осторожно вывернувшуюся из-за угла.Машина на самой малой скорости потащилась за ней следом.

* * *

Город Горький Ане сразу понравился, несмотря на своедурацкое название. Видимо, тот, кто придумал так переименовать Нижний Новгород,отличался патологической ненавистью к русским людям. Можно не сомневаться, чтоесли бы знаменитый писатель, местный уроженец, взял себе псевдоним Кислый,Соленый или, к примеру, Приторный, город на Волге носил бы именно это название.Сама Волга против Амура смотрелась тоже не больно-то, но, в общем, ничего, хорошаярека. Полки в магазинах так же пусты, как и по всей стране, однако Димеполагался приличный паек, как всем работавшим в «ящиках», и на этот счет Анебеспокоиться не следовало.

Она, впрочем, не беспокоилась. Некогда было! Устроиться нановом месте, отыскать молочную кухню, научиться обращаться с газовой колонкой…Квартиры в Горьком почти все с колонками, что сперва показалось Ане дичайшейдичью, и только на следующее лето, когда весь город повально отключили нанесколько месяцев от горячей воды, она смогла оценить великое удобство своегонового жилья. Но это будет еще далеко впереди, а в тот первый день Аня, есличестно, сбилась с ног. Дима как уехал с раннего утра на работу, так и невозвращался, только один раз позвонил. Голос у него при этом был такойотсутствующий, что Аня сразу поняла: работа пришлась мужу по душе. О Хабаровскеи о НИИ ихтиологии он скучать не станет. Вот и замечательно! Впереди совершенноновая жизнь… и море новых забот.

Девчонки дружно спали всю дорогу, их только раза по двапришлось перепеленать и накормить, стюардессы оказались необычайно внимательны,поэтому в самолете Аня чувствовала себя превосходно. А тут сразу навалилось…

У Сони вдруг расстроился животик. Лидочка поела и лежалатихо, лишь изредка тихонько похныкивая, а эта орала как резаная. То ли молоко смолочной кухни ей не понравилось, то ли начали проявляться некие свойстваматеринской натуры – бог ее разберет. Орала Сонька и орала, и Аня уже замаяласьменять ей пеленки, растирать крошечное пузико и тетешкать на руках. Большевсего она боялась, что этот надсадный крик заразит Лидочку. Но любимая дочкавела себя на диво тихо, словно решила подчеркнуть разницу между собой исестричкой.

У Ани уже звенело в ушах от Сонькиных воплей. Тогда онавзяла девчонку на руки и принялась быстро-быстро ходить по комнате, встряхиваямалышку и громко распевая, стараясь заглушить надоевший крик:

Мы ехали шагом, мы мчались в боях,

И «Яблочко»-песню держали в зубах.

Ах, песенку эту доныне хранит

Трава молодая, степной малахит.

Сонька на миг замолкла. Аня недоверчиво вгляделась в еекрасное, сморщенное личико: неужели повезло усыпить капризулю?! Нет, ранорадовалась: маленький ротишко раззявился, и Аня закричала с новой силой:

Но песню иную о дальней земле

Возил мой приятель с собою в седле.

Он пел, озирая родные края:

– Гренада, Гренада, Гренада моя.

Сонька ничего не ответила на вопрос, откуда у парняиспанская грусть. Однако утихомирилась и внимательно выслушала, что«Яблочко»-песню играл эскадрон смычками страданий на скрипках времен», и толькоскорбно кряхтела, внимая, как «пробитое тело наземь сползло, товарищ впервыеоставил седло». Бездушие отряда, не заметившего потери бойца, повергло ее вгробовое молчание, но стоило Ане с облегчением сообщить:

С тех пор не слыхали родные края:

«Гренада, Гренада, Гренада моя», —