В порыве страсти - Розалин Майлз

Или ближе до «Голден Маунтин», соседней фермы, где работала мама? Мама. О Господи.

Мама.

И Чарльз.

Нет, сегодня он этих мыслей не выдержит, только не сегодня. Завтра он покается в своем безумии, ревности, во всем…

Завтра.

Он загладит свою вину завтра.

Джон вытянулся, не было сил даже зевнуть.

Завтра будет новый день.

Он лежал в темноте пещеры, почти обретя покой. Завтра он все уладит, начнет жизнь сначала, с мамой, с Чарльзом, со всеми. А теперь ему нужно только поспать.

Он лежал, вслушиваясь в тишину. За спиной, в темноте, раздался шорох, а затем голос, леденящий кровь в жилах, произнес:

– Привет, Джон.

Он не шелохнулся, но от дрожи, пробежавшей по телу, волосы на затылке встали дыбом. – Извини, мне очень жаль, правда жаль. – Голос звучал очень любезно. – Знаешь, ты мне нравишься, в самом деле. И если бы ты не совал нос не в свое дело…

– Ты, пожалуй, вышел бы сухим из воды.

– Я уже было вышел! – Голос кипел от негодования. – Все было шито-крыто!

Джон едва не рассмеялся – такой безумной была эта самонадеянность и ужасающая гордость.

– Идеальное преступление, да?

– Более чем идеальное! Все только того и хотели! Его смерти желали все! – Алекс помолчал, исходя злобой. – И у всех были веские причины!

И такова единственная эпитафия Филиппу? Ох, папа.

Джона охватило сожаление пополам с яростью.

– Кроме меня.

В темноте раздался тихий смех.

– Кроме тебя. Прости, сожалею. Потому что это и привело тебя сюда. К несчастью для тебя. – Вздох. – Потому что, как мне ни жаль, ты отсюда не уйдешь.

Словно на светском ужине, подумал Джон, произошло небольшое недоразумение, и кареты гостей, к несчастью, слегка задержались.

– Ты уверен?

– О, конечно уверен. Посмотри, с чем я пришел…

Джон осторожно попытался сесть. Плечо разболелось так, что он еле шевелился.

– Не двигайся! – прозвучала резкая команда. – У меня здесь фонарик и револьвер. Я скажу, когда будет пора идти.

Пора идти.

Очень милые слова вместо «пора умирать». В мозгу, как фейерверк, вспыхивала масса вопросов, но один жег сильнее всех.

– Как ты узнал, что я здесь? Ты не мог выследить меня, никто не мог бы, как ты меня нашел? – Если это последний из вопросов, которые ему суждено задать, он должен узнать, в чем мастерство лесного жителя подвело его.

Снова смех.

– Я и не пытался. Ты дитя буша, Джонно, ты, а не я. Но ты рассуждаешь, как житель буша, ведешь себя, как животное, которое петляет, чтобы сбить со следа другого зверя. Я попытался прикинуть, куда бы ты пошел, где бы тот зверь, что сидит в тебе, стал искать убежища. Не секрет, что во всех окрестностях Кёнигсхауса это место с детства значит для тебя больше всего. Куда бы ты еще направился?

Он рассуждает, как животное, его враг – хищник. Мощная, жестокая сила победила и перехитрила его. Ему суждено было прийти сюда, чтобы встретить свою судьбу, умереть от руки, отнявшей жизнь у отца. Страх, от которого при первых звуках сулящего смерть голоса перехватило дыхание, обернулся против него самого.

– И не забывай, – раздался свистящий шепот, – что я тоже провел детство в Кёнигсхаусе. Это потайное местечко до того, как стало твоим, принадлежало мне. Я любил его не меньше тебя.

– Тогда почему, Алекс, почему ты убил отца? Долгая пауза.

Джон чувствовал, что куда-то проваливается, боль в плече туманила голову, он едва не терял сознание. Но следовало быть начеку!

– Причин много, – ответил Алекс странно беззаботным тоном. – Не знаю, с чего и начать. Во-первых, я хотел получить Кёнигсхаус. Пока не родился ты, Королевство было моим! И я хотел, чтобы оно не досталось тебе, вот вторая причина. Или даже главная.

Два брата, и каждый отталкивает другого от того, что ему причитается. Джон еле сдержал горькую усмешку. Мотив был серьезный. Но он взялся не за то поколение! Он попытался повернуться к невидимой фигуре, скрытой в темноте.

– Как ты это проделал – завещание и все остальное?

– О, без труда.

Алекс словно давал урок по убийству и мошенничеству.

– Я знал, что отец хранит один экземпляр завещания в сейфе. Знал и шифр, он сам мне его сказал, когда я был единственным сыном и наследником, в те давние времена, пока он еще не начал подозревать всех и вся и ненавидеть жен и сыновей. И, само собой, – хихикнул Алекс, – ты, наверно, догадался, что у меня в доме был «крот».

Я проиграл, подумал Джон.

– «Крот»?

– Шпион во вражеском стане. Человек, который работал на меня и сообщал все, что мне нужно.

Разумеется.

Шпионом мог быть только один человек. Перед Джоном возникло маленькое лицо, немного хитрое, немного испуганное, насквозь продажное.

– Элли.

– Угадал! Мисс Элли Хендс! – Алекс осуждающе кашлянул. – Или лучше сказать «миссис». Мисс или миссис, она для меня на все была готова, с пяти лет в меня влюбилась. Мне было нетрудно связаться с ней, когда я понял, что готов сыграть возвращение блудного сына.

Джон застонал.

– Значит, она раздобыла для тебя завещание, ты его изменил, и потом…

– Отправил в этот вшивый банк к Карри, чтобы быть уверенным, что оно в надежных руках и в нужный день всплывет своим чередом.

– А Джордж и Роско?

– Мальчики? – Алекс снова рассмеялся. – Эти два психопата – мои друзья с детства, ребята они хорошие, что угодно для меня сделают. Особенно с тех пор, как заметили, что к ним в руки плывет изрядный кусок Кёнигсхауса. – В голосе его прозвучало сожаление. – И оба многое отдали бы за то, чтобы твоя смерть была гораздо более мучительной, чем та, что я для тебя приготовил, от этой скорострельной пушки. Потому что, извини, что напоминаю, ты им немало хлопот доставил своим мотоциклом. Даже при их своеобразном чувстве юмора им это не понравилось.

– Подонки пошли на это по своей воле! – горячо ответил Джон. – Я бы и снова им влепил!

– Нет, братишка, одного раза хватит. Во всяком случае, хватит, чтобы тебя повесить. Боюсь, бедный Роско провел пренеприятную ночь: он валяется у аэропорта с переломанными ногами. – Алекс говорил обыденным тоном, отчего его слова звучали еще более жутко. – Но Джордж вернется в усадьбу и расскажет совершенно правдивую историю о том, что ты свихнулся, впал в бешенство и без всякой причины набросился на них, умышленно пытаясь убить. Так что, когда я притащу тебя домой, у меня на голове будет пара синяков, которые я сам себе поставлю, а у тебя – новая вентиляционная система между ушей, что даст мне право заявить, что я убил тебя в порядке самообороны.