Креститель - Александр Прозоров

— Ираклий, — тихо спросила она. — Мне говорили, что все русские дикари всегда ходят в шкурах. А эти…

— Тебе говорили чистую правду, порфирородная, — так же тихо ответил монах. — Русские действительно ходят в шкурах. Шкуры сии купцы называют мехами, и ценятся они везде куда выше пурпура. Ныне дружина княжеская в походе, оттого и одета попроще.

— Велик бог христианский! — неожиданно громко воскликнул один из встречающих, остроносый, с курчавыми русыми волосами и небольшой клинообразной бородкой, одетый не в доспех, а в длинную облегающую куртку, расшитую золотыми нитями. — Я вижу невесту свою христианскую! Чудо! Случилось чудо!

Стоящий рядом с ним высокий парень в синей атласной рубахе болезненно поморщился и отвернулся, а остроносый двинулся вперед:

— Велик бог христианский! Он наградил меня новыми глазами и прекрасной невестой!

— Это он, — шепнул в самое ухо Ираклий, и Анна замерла, разглядывая будущего мужа.

Тот оглянулся, взял какой-то сверток у подбежавшего слуги, повернулся к ней, тихо сказал:

— А ты и правда, оказывается, красива, — после чего громко воскликнул: — Вижу, озябла ты на ветру, невестушка, — и набросил ей на плечи легчайшую горлатную накидку из горностая.

«Ну вот, — подумала Анна, — я уже тоже хожу в шкурах». И ее пробил нервный, с трудом сдерживаемый смех. Однако русские восприняли улыбку на губах невесты своего правителя совершенно иначе, и город содрогнулся от приветственных криков.

Венчались они в храме Корсуня тем же вечером. Похоже, она взаправду понравилась великому князю, и ему не терпелось осуществить свое право освященного богом мужа.

А утром вместо прежнего, греческого платья ей принесли новое: расшитую разноцветными нитями длинную рубашку, отличимую от камисы только воротом, широкую жемчужную понизь для волос, шушун — странное свободное платье из плотной ткани с бархатной грудью, сверкающей десятком нашитых самоцветов и атласными вставками на юбке, коты — низкие сапожки с войлочным, украшенным перламутровыми накладками, верхом. Отныне Анна становилась русской.

Тем же утром они отплыли из Херсонеса. Огромный флот из ладей — каждая размером с два жилых дома — тронулся на север прямо через морской простор. Ничего не боясь, варвары неслись под полными парусами даже в ночном мраке, а потому утром уже входили в устье Борисфена. Здесь, против течения, корабли шли намного медленнее, поднимаясь в день всего верст пятьдесят и ночуя на берегу — а потому двигавшаяся посуху конница нагнала их уже на четвертый день и дальше постоянно скакала рядом, вдоль берега, вселяя спокойствие своей железной мощью. Поэтому, когда еще через два дня ладьи остановились у порогов, мимо которых командам пришлось тащить суда волоком, на дубовых катках, Анна без всякой опаски наблюдала за дозорами печенегов, издалека следящими за переправой. Тем, видать, и хотелось бы подорожное с путников спросить — да как бы с самих последние штаны не стряхнули.

За порогами неожиданно подул свежий попутный ветер, разогнав ладьи, и остаток пути они проскочили всего за два дня.

О том, что русская столица заметила возвращение своих защитников издалека, возвестил звон колоколов. Передовая ладья приткнулась к берегу версты за три от города — там, где многотысячное войско могло спуститься навстречу своему правителю. Моряки бросили на берег сходни, великий князь, подав руку Анне, спустился к подведенным коням, украшенным шитыми серебром попонами, подождал, пока в седло поднимется жена, затем легко запрыгнул сам и встал на стременах:

— Слушайте меня, други! Славным походом оказался для нас путь на Корсунь и обратно. Не посрамили мы Отчизны своей, не опозорили земли русской. И добычу привезли неплохую. Однако же для меня высшей наградой стала жена моя, княгиня ваша Анна византийская. Посему не стану я доли своей из добычи брать. Ваша она, бояре, до последнего златника!

— Слава!!! — восторженно завопили воины. — Слава князю Владимиру!!! Слава княгине Анне!

Женщина почувствовала, как у нее загорелись уши. Не от стыда, как бывало иногда в далеком детстве, а от гордости. Ведь это ее ныне славит огромная армия, ради нее отказывается от добычи ее законный муж.

Ряды кованой рати разошлись, открывая проход для правителя с супругой — и они первыми въехали в ворота Киева, ведя за собой победоносные войска. Анна, величественно кланялась восторженно кричащим смердам, иногда улыбалась кому-то, чтобы счастливчик мог потом до старости рассказывать об этом своим друзьям и знакомым, кое у кого принимала цветы. Воспитанная в Византии, она знала, что мнением тупой толпы пренебрегать нельзя — именно ее настроения станут решающими во время очередного переворота или бунта. В черни нужно воспитывать любовь, если не хочешь, чтобы тебя повесили на перекладине при первой возможности. Бывают случаи, когда только толпа становится единственной защитой и опорой высокородной особы.

Она исполняла свою привычную обязанность — и в то же время с изумлением смотрела по сторонам, на каменные башни и стены, на многоэтажные срубы вдоль улиц, на мощеные дороги, золоченые крыши, слюдяные окна, яркие флаги на островерхих шатрах. На стены далекой цитадели, до которой было еще ехать и ехать. Господь всемогущий! Если этот город считать варварской берлогой — тогда что такое Никея, Смирна или Андрианополь? Куриный насест?

Наконец улица оборвалась, влившись в широкую площадь перед детинцем, плотно забитую многотысячной толпой. Великий князь, зачем-то придерживая жену за руку, доехал до распахнутых ворот внутренней крепости, развернул коней и вскинул ладонь, призывая к тишине.

— Смотрите! Сие Анна византийская, жена моя пред богами и людьми, княгиня ваша!

Толпа дико и неразборчиво, но восторженно взревела. Люди махали руками, подбрасывали шапки. Но князь опять вскинул руку, и площадь быстро затихла.

— Слушайте меня, други! Слушайте, люди русские, слушайте, дети мои! Жена моя Анна вере христианской предана всей душой. Посему, из любви к жене своей, из благодарности за исцеление свое от недуга страшного и из-за чудес, богом греческим явленных, порешил я отныне веру христианскую принять, и вас к тому всех призываю!

«Неужели? — чувствуя, как в груди нарождается горячий ком, подумала женщина. — Неужели это всё ради меня? Неужели он и вправду полюбил меня с такой силой? Господи, Господь мой милостивый… Какая я счастливая!»

— Слушайте меня, други! Слушайте, люди русские, слушайте, дети мои! Слушайте сами и передайте другим: ежели не придет кто завтра к полудню на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — будет мне до века врагом!

Краткая, но доходчивая проповедь христианства была окончена. Великий князь, прихватив повод лошадки своей супруги, поворотил скакуна и въехал в детинец.

— Здрав будь, княже, — с поклоном принял у него коня Синеус. — Баня ныне топлена, стол в палате верхней накрыт, перина на кровати в опочивальне поменена, а пол я мятной водой повелел помыть.