Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский

В пустых прямоугольных галереях Кампосанто я опять поймал тот же самый микст из меланхолии и ностальгии, что возникал сначала у развалин Арсенала на берегу Арно, а затем возле Дворца часов, когда словно бы входишь в прохладную воду, внезапно сгущающуюся в тишине.

Зоны разреженного [пониженного?] давления мерцают в Пизе то там, то здесь, вспыхивая обманными огнями фаустового болота, заманивающего отдельных особенно впечатлительных странников в сторону невозврата. И если бывает на свете зримый образ вечности, то вот он, перед тобой, за кладбищенскими воротами, у остатков росписей, будто бы снящихся перед самым пробуждением. Когда яркая и сочная плоть мгновенно бледнеет и самостирается под напором сгущающейся реальности. Это уже даже не стадия «и пусть у гробового входа младая будет жизнь играть», но качественно иное состояние бесконечности, успевшей неоднократно обернуться вкруг себя (хотя может ли бесконечность обернуться? Кто ж знает?) и снова вышедшей на просторы материи, окончательно перемолотой в позолоченную пыль.

Когда, впрочем, и пыль успела развеяться и вновь собраться в новые конфигурации.

На официальном сайте Площади чудес висит документальный фильм, посвященный многолетнему кропотливому восстановлению фресок Кампосанто – главного артефакта пизанского самосознания, внутренней карты города, делающей логику места внешней и, значит, видимой.

Причем не только потому, что эта одна из главных итальянских пинакотек под открытым небом, «Сикстинская капелла Треченто», изначально исполнялась in situ, то есть для этого конкретного места112, но еще и от того, что судьба росписей Кампосанто «чем-то похожа на судьбы людей» и общую карму низины.

Еще Муратов сетовал на состояние поблекших картин, однако он не знал, что ждет их дальше, когда во время бомбардировки 27 июля 1944-го начался пожар, который не могли потушить несколько дней. Одна из бомб пробила деревянные перекрытия крыши, уничтожив стропила и расплавив свинец. Росписи ссыпались вниз, обнажив голые стены с синопиями – изнанками собственных рисунков. Восстанавливают их до сих пор – реставрация оказывается частью и сегодняшних, наших с вами, дней. А это значит, что стадии ремонта, которые мы можем застать (и тот момент восстановления, что осенью 2017 года увидел лично я), оказываются частью индивидуального рисунка конкретного путешествия: процесс идет постоянно, и уже после моей экскурсии из мастерских на Кампосанто вернули, например, «Триумф смерти» Буффальмакко, устроив из этого 6 июня 2018 года большой праздник.

Тень оригинала, которую фиксировал мой зрачок, сокрыта теперь разноцветной мозаикой, заново сложенной из бесчисленного количества фрагментов. Теперь они закреплены многослойными наложениями материалов с пропиткой сложными химсоставами. Например, бактериями, съедающими всю органику, кроме красочного слоя.

На видео показывают, какой это тяжелый и бесконечный труд, превращающий консерваторов, технологов и реставраторов в борхесовских Пьеров Менаров, по крупицам воссоздающих некогда существовавший текст.

Персонаж Борхеса заново написал «Дон Кихота», а наши современные Менары «слово в слово» переписывают произведения, создаваемые с 1360-го (первым было «Распятие» Франческо Траини на юго-западной стороне) до самого конца XV века, когда в северной стене Пьеро ди Пуччо писал «Историю бытия», а «на протяжении почти четверти версты Беноццо [Гоццоли] написал двадцать две большие фрески. Воображение его и тут оказалось неистощимым, легкая его рука и тут не знала усталости. Все удавалось ему, и все выходило у него привлекательно и занятно»113.

На самом деле Муратов ошибается – Гоццоли написал 25 композиций, которые Вазари называет «произведением поистине потрясающим, ибо мы видим там все истории сотворения мира, отделенные друг от друга по дням».

Вазари и дальше пишет об этом цикле взахлеб, но цитату придется прервать, так как цикл Гоццоли занимает северную стену, а стенопись Кампосанто рекомендуют начинать осматривать справа от входа и против часовой стрелки, то есть с южной стороны.

И первая фреска – это «Житие святых отшельников Фиваиды» Андреа Бонайути, вполне способная соревноваться с видами «святой земли», созданными Фра Анджелико (около 1420 года, ныне в Уффици) и Учелло (около 1460 года, из флорентийской Академии).

В Верхнем Египте, недалеко от Фив, во времена раннего христианства селились первые отшельники, из-за чего Фиваида олицетворяет «землю святых людей», сложноорганизованные горные или же холмистые, почти обязательно горизонтальные и фантазийные ландшафты. Я люблю аллегорические вариации на темы «святой земли», так как особых правил их изображения не существует, вот художник и самовыражается сколько может. Бонайути открывает эту «главную пинакотеку Пизы» (случайно или нет, но полноценной картинной галереи в городе не существует) замечательной, хотя и неважно сохранившейся композицией, похожей на выцветший ковер, плавно переходящий в блеклость древних стен, точно Фиваида – вот она, здесь, по соседству с палестинской землей.

Знаменитый «Страшный суд» Буонамико Буффальмакко (между прочим, персонажа Боккаччо), вдохновленный сюжетами «Божественной комедии», идет следом. По центру, в медальонах, – Спаситель и Богоматерь, окруженные ангельским воинством, под ним плотными рядами сидят святые, которыми «небеса» и заканчиваются (а остатки голубого цвета только начинают литься), так как дальше (ниже) возникает сцена, заполненная разноцветными толпами ожидающих своей участи. С левой, «зрительской» (по правую руку от Христа) стороны теснятся праведники, с правой – грешники (они более индивидуализированы, между прочим), под ногами их встают на дыбы гробы да могилы, и ангелы возвещают в медные трубы о наступлении Судного дня.

Дальше-то, на следующем «полотне» и вовсе во весь рост (чуть ли не до потолка) стоит желто-зеленый сатана с дымящимися, колыхающимися внутренностями и щупальцами, вьющимися по рукам, а вокруг орут, горят, извиваются, поджариваются грешники, проглатываемые и многократно пережеванные всяческими инфернальными существами со змеиными и звериными мордами.

Следующим номером идет окончательное и безоговорочное «Торжество смерти» все того же Буффальмакко, очередной раз вдохновленного стихами Данте. Вот и здесь есть скалистый утес, как на Фиваиде, и сонмы пикирующих в небе ангелов, архангелов и воинов света, несущихся на перепончатых крыльях с пиками и вилами на людей живущих, идущих, грядущих под ними. Среди них реет и Смерть с косой и седыми волосьями, вьющимися по ветру.