Повелитель бурь - Андрей Воронин

— А по-моему, самое подходящее, — возразил прапорщик Нефедов. — Что-то я тебя, командир, не пойму. Ты зачем меня в Рязань отправил? Говорил ведь я тебе, что инженер этот липовый.

— Ах, вот ты о чем… Ну, говорил. Ты говорил, что липовый, он говорил, что не липовый… Согласись, это нужно было проверить. Вот теперь мы это проверили, и я вижу, что ты был прав.

— И ради этого мне обязательно было светиться? Двое свидетелей, не считая девчонки! Хороша проверка, ничего не скажешь!

— Ты хочешь сказать, что в этом виноват я? Это я оставил свидетелей?

— А что я должен был делать? Открыть пальбу в двух шагах от ментовки? Или передушить их всех голыми руками?

Становой полез в карман. Удодыч напрягся, но Максим Юрьевич вынул из кармана пачку сигарет и зажигалку.

— Не понимаю, — сказал он, закуривая, — какая муха тебя укусила? Почему это нужно обсуждать именно сейчас? Ты что, пытаешься намекнуть, что я тебя подставил?

— Это ты сказал, а не я, — заметил Удодыч. — Прости, Максим Юрьевич, но именно так оно и выглядит. Может, я и ошибаюсь, может, это и впрямь была случайность. Понимаю, каждый из нас делает свою работу. Ты головой работаешь, а я — руками. А только плоха та голова, которая свои руки почем зря в мясорубку пихает. Я для тебя пять лет каштаны из огня таскаю, а ты меня подставляешь, как последнего лоха. Хорошо это?

— Ты ошибаешься, Феофил Немвродович, — мягко произнес Становой.

— А ты докажи! — угрюмо потребовал Удодыч. — Все, что мы с тобой за пять лет наворотили, моими руками сделано, а ты вроде чистенький. Хорошо это?

Он смотрел исподлобья, с вызовом. Становой заметил, что он слегка сгорбился, опустив вперед мощные плечи, как бык, готовый броситься на тореадора, и весело рассмеялся.

— Ах, вот ты о чем! Знаешь, Феофил Немвродович, ты тут наговорил чепухи, за которую тебе потом обязательно станет стыдно. Но я понимаю твое состояние, да и спорить с тобой мне недосуг. Наш Дмитрий Алексеевич, наверное, уже заждался. Нехорошо заставлять ждать такого важного начальника, как ты полагаешь? Ладно, будь по-твоему. Давай ствол.

— Своего, что ли, нет? — набычился Удодыч.

— Я на рыбалку приехал, — мягко напомнил Становой, — а не на охоту.

— А я?

— А ты — на охоту. Да что с тобой сегодня? Ты что, меня боишься? Тогда начинай с меня, и дело с концом! Мы что же, до вечера будем стоять здесь и спорить?

Удодыч с крайне недовольным выражением лица полез за пазуху и вынул пистолет. На мгновение его рука замерла, будто в нерешительности. Глаза Станового опасно сузились, но в следующую секунду Удодыч подбросил пистолет в воздух, ловко поймал его за ствол и рукояткой вперед протянул командиру.

Максим Юрьевич взял пистолет, предусмотрительно повернулся спиной к прибрежным кустам, проверил обойму, дослал в ствол патрон и опустил пистолет в карман штормовки.

— На стол накрывай, умник, — с легким оттенком презрения бросил он. — Пускай человек хотя бы сто граммов выпьет напоследок.

Удодыч опять недовольно дернул плечом, давая понять, что ему такие нежности кажутся излишними. С Вострецовым он никогда не пересекался, для него Дмитрий Алексеевич был просто захребетником, кабинетным чинушей, шлепнуть которого сам бог велел. Но, в конце концов, ему-то что за дело? Это был приятель Станового, и решение по его поводу принял Становой, и сам же собрался это решение выполнить… А как именно он станет его выполнять — его личное дело, Удодыч в него лезть не собирался.

Максим Юрьевич снова продрался сквозь кусты, спрыгнул с обрывчика и дружески похлопал по плечу Дмитрия Алексеевича, который по-прежнему стоял у самой воды, ссутулив плечи и засунув руки в карманы дождевика. На мокром песке у его ног дымился выплюнутый окурок с изжеванным фильтром.

— И давно ты начал курить? Наживка куда-то запропастилась, насилу нашел, — объяснил Максим Юрьевич свое слишком длительное отсутствие.

Вострецов равнодушно пожал брезентовыми плечами. Ему было все равно, стоять на берегу с удочкой или без оной; скорее всего, он вообще предпочел бы находиться не здесь, а дома, в теплом клозете, с кроссвордом на коленях.

Максим Юрьевич сноровисто размотал удочки, наживил на оба крючка по червяку и показал Вострецову, как забрасывать наживку. Грузила булькнули, уйдя в спокойную воду. Течение лениво потащило поплавки вправо, норовя прибить их к берегу, но вскоре они попали в полосу стоячей воды за выступом берега и остановились, тихонько покачиваясь.

— Ну вот, — сказал Становой и посмотрел на часы. — У нас еще есть время слегка перекусить, нормальный клев начнется не раньше, чем через полчаса. Проголодался, толстяк? Аида, Нефедов там уже организовал скатерть-самобранку.

— Скатерть-саможранку, — буркнул Вострецов, и Становой как-то вдруг припомнил, что в старших классах средней школы Димка Вострецов слыл острословом — не остроумцем, а вот именно острословом, мастером переиначивать всем известные слова и выражения на новый, смешной лад.

Это воспоминание больно кольнуло его в самую душу и застряло там, как заноза. Перед глазами замелькали цветные картинки далекой юности, будто вырванные из старого семейного альбома фотографии. Одни картинки были смешными, другие — не очень, некоторые вызывали умиление, иные — неловкость, но все они оставляли после себя ощущение щемящей тоски по тому, что ушло и больше никогда не вернется. Становой повернул голову и посмотрел на Вострецова. Нелепый брезентовый плащ, дурацкая камуфляжная шляпа, смешные своей ненужностью болотные сапоги, одутловатое лицо с вечным выражением начальственного недовольства, — все это просто оболочка, скорлупа, внутри которой скрывался веселый пятнадцатилетний пацан, полузадушенный тоскливой рутиной, но все еще живой.

«Прошлого нет, — сказал себе Максим Становой. — Плывущая по течению гнилая коряга никогда не даст побеги, скатившийся с горы камень не способен сам, без посторонней помощи, вернуться на вершину. Кем бы ни был этот человек двадцать лет назад, он стал обыкновенным куском дерьма. Его роль в скучном спектакле жизни уже сыграна, осталась последняя реплика, и вряд ли он сумеет сказать что-то значительное или хотя бы умное до того, как опустится занавес. Скорее всего, это будет какая-нибудь банальность, риторический вопрос наподобие: „Ты с ума сошел?“. И последнее, что я еще могу для него сделать, это предоставить ему возможность произнести эту реплику».

Он поддержал Вострецова под локоть, помогая ему вскарабкаться на обрыв. Тот сердито отдернул руку, но тут же оступился и непременно упал бы, если бы Становой не остановил его, схватив за плечи.

— Чего ты дергаешься, как старая дева в борделе? — добродушно спросил Максим Юрьевич. — Говорил я тебе, не спеши надевать эти сапожищи. Шею ведь свернешь, рыбак…

Оглянувшись, он увидел, как один из поплавков вздрогнул и рывком ушел под воду. Отличный сегодня будет клев, подумал Максим Юрьевич и вслед за Вострецовым нырнул в кусты.