Повелитель бурь - Андрей Воронин

Лежавший в кармане пистолет тяжело похлопывал его по бедру, когда они шли по заливному лугу к накрытому Удодычем столу. Возле стола стояли складные стулья на алюминиевом каркасе. Стульев было два: Удодыч продолжал прикидываться идеальным холуем, персональным водителем, который попусту убивает собственный выходной, катая пьяное начальство по окрестностям и выполняя мелкие начальственные прихоти.

Они уселись за стол. Удодыч в сторонке уютно тюкал топориком, складывая шалашиком дрова для костра. На белоснежной крахмальной скатерти стояли одноразовые пластиковые тарелки с закуской. Алели аккуратно нарезанные помидоры, приятно контрастируя со свежей зеленью, копченое мясо аппетитно розовело на срезе, исходя пряным соком, толстые ломти ржаного хлеба вызывали острое желание впиться в них зубами. Извлеченная из набитого льдом переносного холодильника бутылка водки выглядела матовой от мельчайших капелек конденсата, а рядом с ней, как дань многолетней традиции, стояли две архаичные граненые стопки. Вострецов взял одну из них в руку, повертел, разглядывая, и удивленно хмыкнул.

— Ностальгическая вещица, правда? — сказал Становой, с треском отвинчивая пробку. — Навевает воспоминания. Помнишь, как мы в первый раз надрались до чертиков из таких вот стопок?

— Смутно, — признался Вострецов.

— Ну еще бы! Ты тогда всю прихожую заблевал, мы втроем полночи за тобой убирали.

— Что ты врешь? — буркнул Вострецов. — Сроду я не блевал!

— Ну-ну, — сказал Максим Юрьевич и наполнил стопки. — На нет и суда нет. Хотя, должен тебе сказать, из песни слова не выкинешь. Что было, то было, уважаемый Дмитрий Алексеевич. И не спорь, потому что я, в отличие от тебя, все отлично помню. У нас на следующее утро было выступление хора, а мы явились туда, не поспав и пяти минут. Сначала я чуть было не навернулся с подставки на глазах у пораженной публики, а потом мы с тобой запороли обе песни — одну ты, а другую я.

Вострецов усмехнулся.

— Точно, — сказал он. — Сначала ты вступил раньше всех, а потом, когда все уже замолчали и приготовились слушать аплодисменты, я чего-то такое вякнул… Или наоборот, не помню.

— Представь себе, я тоже. Мелкие детали постепенно выцветают, как на старой фотографии… Печально это, ты не находишь?

Вострецов пожал плечами.

— Это закономерно. Мозг освобождает место для новой информации, более важной, чем воспоминание о том, как четверо сопляков впервые перепились до белых лошадей. Слушай, зачем мы сюда приехали? Только не говори, что ради рыбалки. Плевать я хотел на твою рыбалку, у меня дел невпроворот.

— Ну если ты так настаиваешь… Пожалуй, рыбалка здесь действительно ни при чем. Мне нужно было серьезно с тобой поговорить и, желательно, подальше от посторонних глаз.

— И для этого ты взял с собой персонального водителя, — проворчал Вострецов.

— Он не посторонний. Давай выпьем, что ли.

Они выпили, не чокаясь, и Вострецов торопливо набил рот закуской.

— Любопытно, — невнятно проговорил он, старательно жуя и с интересом косясь на Удодыча, который раздувал костер. — Это вот, значит, и есть твой исполнитель?

— Ты жуй, жуй. Да, это он и есть. Красавец, правда? Но речь не о нем. Дела наши оставляют желать много лучшего, Дима. Скажу больше: дрянь наши дела, если честно.

Вострецов перестал жевать и выпрямился на стуле.

— Как это? — спросил он. — Почему? Не ты ли неделю назад уверял меня, что все отлично?

— Неделя — большой срок. За неделю многое изменилось. Должен тебе признаться, что один дошлый генерал ФСБ уже почти припер нас к стенке.

— Что? Как это? Почему?

Щекастое лицо Дмитрия Алексеевича Вострецова буквально на глазах покрылось трупной бледностью, сделавшись по цвету неотличимым от брюха снулой рыбы, пухлые пальцы с чистыми розовыми ногтями суетливо забегали по скатерти, глаза заметались, словно он уже прикидывал, в какую сторону бежать. Становой приложил палец к губам и указал глазами на согнутую спину Удодыча, который в десятке метров от них старательно дул на не желавший разгораться хворост.

— В последнее время он начал часто ошибаться, — понизив голос до интимного полушепота, сказал Максим Юрьевич. — По некоторым данным, которыми я располагаю, его уже допрашивали. Если после такого допроса человек остается на свободе, это может означать только одно: его перевербовали. Думаю, если он не сдал нас до сих пор, то сдаст в самое ближайшее время.

Глаза Вострецова перестали метаться, взгляд их стал невидящим, как будто Дмитрий Алексеевич уже умер. Толстяк быстро облизал языком бледно-лиловые губы и провел по щеке дрожащей рукой.

— Не понимаю, — сказал он почти жалобно. — Зачем ты говоришь это мне? Нужно что-то делать, а ты пьешь водку, как ни в чем не бывало!

— Нужно, — согласился Становой и снова наполнил стопки. — Вот ты и сделай. Тихо! Не возражай. Либо ты это сделаешь, либо я умываю руки. Жизнь — жестокая штука, толстяк. Иногда за удовольствия приходится платить. Он умрет так или иначе, но, если мне придется самому марать об него руки, я тебя знать не желаю. Хочешь работать вместе со мной — сделай дело, докажи, что ты мне друг. Иначе я не вижу смысла тебя покрывать. Понимаешь, тут одно из двух: либо мы вместе, либо мне нужно избавляться еще и от тебя.

— Повязать меня хочешь? — яростно прошипел Вострецов.

— Звучит грубо, но суть схвачена верно, — согласился Становой и протянул ему через стол пистолет Удодыча. — Давай, толстяк. Главное, не дрейфь. Обставим все как самоубийство. Это, между прочим, его пистолет. Он сам мне его дал, чтобы я пристрелил тебя. Он сейчас сидит спиной к нам и ждет, когда раздастся выстрел.

— Зачем?

— Таковы методы работы ФСБ. Доказательств у них против нас никаких, а порядок навести хочется. Это самый простой способ навести порядок, ты же знаешь. Подумай, Дима! Ведь этот чертов заика приговорил не меня, а тебя. По-моему, тебе сам бог велел с ним рассчитаться. Ну будь же ты хоть раз в жизни мужиком! Выпей, возьми эту штуковину и разделайся с гадом, который тебя за человека не держит! Учти, за тебя этого никто делать не станет, и деньги тебе не помогут: у тебя просто не осталось времени, чтобы кого-то нанять. Молчи, не надо ничего говорить. Я знаю, ты хочешь сказать «нет», но этот ответ никуда не годится, поэтому лучше просто промолчи и выпей.

Вострецов, как загипнотизированный, деревянным жестом поднес ко рту стопку и выплеснул ее содержимое в себя. Его передернуло от мерзкого вкуса водки, глаза увлажнились, дрожащая рука протянулась над тарелкой и легла на пистолет.

— А ты сволочь, Макс, — сказал он перехваченным после водки голосом. — Я даже не догадывался, какая ты сволочь.

— Все мы не ангелы, — легкомысленно отозвался Становой. — Давай, пока он сидит спиной. Поверь моему опыту: убить человека, когда он смотрит тебе в глаза, очень тяжело, особенно по первому разу. Зато, когда он ляжет, это такой кайф! Раз — и все проблемы побоку. Давай, попробуй. Не бойся, я рядом. Если что, так и быть, помогу.