Дживс и Вустер - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Да, сэр. Когда вы позвонили, я как раз собирался испытать на ней целебное действие разбавленного водой бренди.

Я благословил его на это милосердное дело, а сам сел размышлять. Вы, наверно, подумаете, что мои мысли оказались заняты необычным поведением Бингли. Я имею в виду, что, когда слышишь о странных действиях человека с репутацией отъявленного мошенника, естественно сказать: «Так-так» – и задаться вопросом, что за игру он ведет. Возможно, минуту-другую я действительно об этом думал. Но в голове у меня теснилось столь многое, что Бингли вскоре был выброшен на обочину. Если память мне не изменяет, я как раз пытался, и вновь безуспешно, решить проблему № 2, касающуюся возвращения Л. П. Ранклу супницы, когда мои думы были прерваны появлением старой прародительницы.

С одного взгляда на нее мне сделалось ясно, что передо мной тетушка, которая только что отвела душу, как давно не отводила, – и удивляться было нечему. С тех пор как она продала свою еженедельную газету – ту самую, где я поместил заметку «Что значит хорошо одеваться», – она вела довольно тихую жизнь, достаточно приятную, но лишенную волнующих, неординарных событий. Приключение, каким стало для нее присутствие на яично-овощном стрельбище, взбодрило ее не хуже, чем неделя на морском курорте.

Она поздоровалась со мной как нельзя более сердечно. Каждый звук, слетавший с ее губ, источал родственную любовь.

– Привет, чудище, – сказала она. – Вернулся, значит.

– Только-только.

– Твоя отлучка по судебным делам пришлась очень некстати. Ты пропустил такое…

– Знаю, Дживс мне уже рассказал.

– У Медяка окончательно поехала крыша.

Располагая сведениями о закулисной стороне событий, я счел своим долгом оспорить это суждение.

– Крыша у него сидит как никогда крепко, престарелая родственница. Его действия продиктованы самым что ни на есть здравым смыслом. Он хотел развязаться с Флоренс, не говоря ей прямо, чтобы она подыскала себе кого-нибудь другого.

– Не болтай чепухи. Он любит ее.

– Уже нет. Он переключился на Магнолию Гленденнон.

– На эту свою секретаршу?

– Да, именно на эту секретаршу.

– Откуда ты знаешь?

– От него самого.

– Ну и ну! Допекли его все-таки командирские замашки Флоренс.

– Да. Я полагаю, это назревало у него исподволь, Дживс бы сказал – подсознательно. Знакомство с Магнолией сделало тайное явным.

– Она, кажется, симпатичная девушка.

– Более чем симпатичная, если верить Медяку.

– Я хочу его поздравить.

– Придется подождать. Они укатили в Лондон.

– Спод и Мадлен тоже уехали. Ранкл вот-вот уедет. Прямо как в Средние века – Великое переселение народов, мы в школе проходили. Что ж, чудесно. Скоро Том сможет без опаски вернуться в родное гнездо. Есть, конечно, еще Флоренс, но, думаю, она тут не засидится. Чаша моя преисполнена, юный мой Берти. Мне очень тяжко без Тома. Когда он тут не околачивается, дом перестает быть домом. Почему ты так на меня пялишься? Прямо палтус на рыбном прилавке.

Я не знал, что имею какое-либо сходство с упомянутой ею рыбой; однако мой взгляд, несомненно, был в ту минуту пытливей, чем обычно, ибо начало ее тирады всколыхнуло мою душу до самых глубин.

– Вы сказали, – не проговорил, а скорее даже выкрикнул я, – что Спод и Мадлен Бассет уехали в Лондон?

– Полчаса назад.

– Вместе?

– Да, в его машине.

– Но Спод сказал мне, что она дала ему отставку.

– Дала, но потом они опять поладили. Он уже не хочет отказываться от титула и баллотироваться в парламент. Из-за фонаря под глазом планы его полностью изменились. Он решил, что если ради избрания в палату общин надо будет пройти через такое испытание, то лучше не рисковать и держаться палаты лордов. А Мадлен, убедившись, что он окончательно взялся за ум и она запросто может сделаться леди Сидкап, перестала воротить от него нос. Ты отдуваешься, как твой дядя Том, когда он слишком быстро поднимается по лестнице. Что с тобой, скажи на милость?

Я, собственно, не отдувался, а просто дышал полной грудью и ничем не напоминал дядю Тома, поднимающегося по лестнице, но, видимо, для тетушки нет большой разницы между племянником, дышащим полной грудью, и племянником отдувающимся, и в любом случае я не был настроен обсуждать эту тему.

– А вы, случайно, не знаете, кто бросил эту картофелину? – спросил я.

– Ту, что угодила в Спода? Не знаю. Она словно из космоса прилетела. А что?

– А то, что если бы я знал, кто этот человек, я бы отправил по его адресу верблюдов с грузом обезьян, слоновой кости и павлинов. Он спас меня от участи, в сравнении с которой смерть – сущая безделица. От бедствия, имя которому – женитьба на Бассет.

– Она что, собиралась за тебя замуж?

– Так утверждал Спод.

В глазах прародительницы я прочел уважение, доходящее до благоговейного ужаса.

– Как ты был прав, – проговорила она, – сказав мне однажды, что твоя счастливая звезда никогда не подводит. Бессчетное число раз мне казалось, что тебе прямая дорога к алтарю и нет надежды на спасение, но всегда что-то такое случалось, и ты ухитрялся выкрутиться. Мистика, да и только.

Было ясно, что она не прочь развить тему. Она начала уже петь дифирамбы моему ангелу-хранителю, который, по ее словам, знал свое дело туго, но тут явился Сеппингс с вопросом, не найдется ли у нее минутки для беседы с Дживсом, и она отправилась с ним беседовать.

Только я уселся с ногами в шезлонг и предался радостным мыслям о поразительном везении, устранившем из моей жизни бассетовскую угрозу, как вдруг в разгаре того, что французы называют bien-être[947], меня словно