После тебя только пепел - Алекс Хилл

Крис молчит, слезы катятся из ее глаз, оставляя после себя серые следы от туши. Конечно, она помнит, такое не забыть.

– Я тебя умыл, помог прийти в себя, и через полчаса ты уже вовсю хохотала, флиртуя со мной на скамейке. Это была твоя первая маска – да, я сплю со всеми подряд, да, я такая и мне плевать, это мой выбор. Ты думала, что вытрахаешь все то, что когда-то с тобой случилось, но даже тысяча мужиков не заставят забыть первого.

Она прикрывает глаза. Вижу следы боли, что искажает ее лицо, но она уже не такая сильная, как раньше. Не меняю тон, говорю размеренно и спокойно, аккуратно раскрывая правду:

– Со мной ты почувствовала себя лучше, вроде как под защитой, в безопасности. Слухи о тебе перестали распространяться по городу, в колледже появились друзья. Я рассчитывал на то, что эта уверенность тебя и спасет, что ты увидишь окружающий мир по-другому. Я помог тебе подняться, Крис. Помог почувствовать силу и встать на ноги. Они обе были сломаны, но уже давно восстановились. Костыли тебе больше не нужны, и я не нужен. Ты не любишь меня. Ты боишься, что все снова повторится, но это неправда. Ты уже не та, какой была раньше. И теперь ты можешь не только сама ходить, но и бегать. Ни один гребаный урод больше не сделает с тобой того, чего ты не хочешь. И я тоже.

– Ты не урод, – горько вздыхает она, уговаривая себя, а не меня.

– Еще какой. И ты это прекрасно знаешь.

– Ты это специально, чтобы я ушла. Каждый раз! Думаешь, я не понимала? Я тебя разгадала, Мнац. Я тебя разгадала!

– Даже если так. Это ничего не меняет.

– Почему? Почему?! – кричит она, словно капризный неуправляемый ребенок.

Я не поведусь. Мы взрослые, истерики не сработают.

– Ты ведь все разгадала, – пожимаю я плечами. – Подумай сама.

Крис хмурит брови и долго смотрит на меня, переводит взгляд на бутылку в моей руке, и ее лицо озаряет свет. Лампочка зажглась? Надеюсь, что так.

Самое смешное, что изначально я именно так все и планировал. Алена подходила идеально, полная противоположность Крис. Только я думал, что мне придется играть влюбленность, но, черт возьми, не приходится. И я затрудняюсь сказать, хорошо это или плохо. Для Крис, наверное, хорошо, не будет сомнений, а вот для меня…

– Не может быть… – ошарашенно произносит Крис. – Этого не может быть! Она?! Серьезно?!

Ничего не отвечаю. Незачем. Смотрю на белую кружку, на которой нарисована черная рыба с красивым позолоченным хвостом, и Крис оборачивается. Она вдруг вскакивает с места и подходит к мойке, хватает кружку, сжимая ее в побелевшей руке, и смотрит так, будто нашла источник всех бед.

– Нет! Я не верю! Ты лжешь!

– Я бы и сам не поверил… – с легкой улыбкой отвечаю я. – Положи на место, Крис. Поранишься.

– Да что в ней такого?! Что?! Чем она тебя зацепила?! – яростно кричит она, размахивая рукой в опасной близости от кухонной тумбочки. – Чем она лучше меня?!

Давление на виски становится чуть слабее. Скоро закончим. Меня ждет бутылка и беспамятство. Скорее бы.

– А вот и еще одна забавная вещь, Крис. Я вас не сравниваю, это ты устроила соревнования. Ты не хочешь меня отдавать не потому, что любишь, а потому что это будет означать, что ты не особенная. Только и это неправда. Я не показатель и не линейка. Хватит уже мерить себя мной, это все не меняет того, кто ты есть на самом деле. Я не кубок, Крис. Не трофей. Не украшение. Я обычный козел, таких полно и таких не исправить. Ты это знаешь.

– Почему она?! Почему?! – не унимается Крис, подходя к крайней отметке.

– Не знаю, – отвечаю сдавливающую грудь правду. – Так сложилось.

– Ты должен был влюбиться в меня. Я всегда была рядом. Делала то, что ты хотел. Все делала!

– Да, – устало киваю я. – В этом и прикол. Невозможно полюбить человека, который сам себя не любит. Его можно использовать, играть с ним, вытирать ноги, подкладывать под голову, чтобы лучше спалось. Никто не любит удобных людей. Они даже не люди, а мебель. Предметы интерьера, личные принадлежности для снятия напряжения и облегчения жизни. Надеюсь, ты хорошенько это запомнишь.

Крис заметно трясет, глаза наливаются кровью. Она не могла от меня оторваться из-за глупой надежды на то, что когда-нибудь получит желаемое, а именно подтверждение своего превосходства в виде моих искренних чувств. Идиотизм, конечно, но она сама это придумала. Зато теперь весь наш путь станет картой в дебри, в которые она больше ни за что не полезет.

– Ну ты и ублюдок… – выдыхает Крис с отвращением, подтверждая, что она уже все поняла, пусть ей это и не нравится.

– Кружку поставь, – командую я, чтобы убедиться в окончательном разрыве цепи, которая пристегнута к ее ментальному ошейнику.

– Да пошел ты, Мнац! Я не буду тебя слушаться, понял?! Между нами все кончено! Вообще все! Вот теперь точно! Можешь со своей Аленой…

– А мне обязательно все это слушать? – довольно хмыкаю я.

– Не хочешь слушать? Тогда смотри, – говорит она, дрожа от злости, и швыряет кружку на пол.

Смотрю на осколки и выгибаю бровь:

– Полегчало?

– Еще нет, – шипит Крис.

Она распахивает навесной шкаф и хватает тарелки, стаканы, вилки, ложки. Все летит на пол, комнату сотрясает громкий звон. Хорошо, что ножи лежат в нижнем ящике, вряд ли бы Крис понравилось в тюрьме. К ноге подкатывается разбитый бокал: дно целое, только верхушка отбита. Поднимаю его и наливаю виски, наблюдая, как Крис разносит к чертям мою кухню. Что ж, пусть лучше оставит всю злость здесь. Это хорошая практика для избавления от гнева и боли, не стану ей мешать. Уйдет отсюда обессиленная, а как только доберется до постели, тут же уснет. Блокада негатива включится, когда энергетические ресурсы упадут до минимума.

Подношу к губам острый стеклянный край и делаю глоток. Прохладная жидкость, несмотря на температуру, обжигает рот и горло. С такими подругами и телевизор не нужен. Вот это шоу. Опустошаю бокал к тому моменту, когда в комнате не остается ни одного целого кухонного атрибута. Крис встряхивает волосами, гордо задирая нос, и выпрыгивает в коридор. Она бросает на меня последний взгляд, и я радуюсь, что он наполнен ненавистью. Хлопает дверь, и я наливаю еще порцию виски. Поднимаю руку с разбитым стаканом, салютуя пустоте. Теперь они все свободны.

И это все, что я могу. Все, что я заслужил.

Закидываю в рот еще одну жвачку и только потом вхожу в дом. Мама не любит запах алкоголя. Никто его не любит, но это плата за мой вчерашний сон. Снимаю кроссовки и шагаю на кухню, точно зная, кого там найду. Мама сидит за столом и, уставившись в пустоту, поглаживает сухими пальцами любимую чашку. Подхожу ближе, останавливаюсь за ее спиной и обнимаю хрупкие плечи, на которые свалилась большая часть ужаса, который мы все переживаем.

– Привет, мам, – шепчу ей на ухо и целую соленую щеку.