Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Берлингуэр выступил на Совещании 11 июня и в своей речи заявил, что само понятие интернационализма переживает кризис и что у него большие сомнения в теоретической обоснованности заключительного коммюнике, которое носит слишком ярко выраженный пропагандистский характер. Эту речь перепечатывают многие итальянские и европейские газеты, которые относят ее к разряду сенсационных: по их мнению, еще никогда никто из представителей иностранных коммунистических партий не произносил в Москве таких резких слов. Когда Винчини рассказывал Дину о реакции публики, собравшейся в Кремлевском дворце съездов, на слова Берлингуэра, он буквально захлебывался от восторга:

– Ты бы видел лица некоторых людей в зале – они были в шоке!

– И вы считаете, что это благо? – спросил Дин.

– Безусловно! – голосом, полным решимости, ответил Винчини. – Мы должны показать Москве, что советская модель построения социализма неприемлема для стран развитого капитализма. Мы не должны и не будем слепо следовать тем догмам, которые проповедует Москва. Надо переосмыслить опыт Советского Союза, и это переосмысление должно основываться на новом понимании соотношений между социализмом и демократией, требующей многопартийной системы, которая допускает сменяемость власти, чередование правящих политических сил.

– А вы не боитесь, что конфронтация с Москвой приведет к еще большему расколу в коммунистическом движении? – выслушав страстный монолог собеседника, спросил Дин.

– И кто это говорит? – не скрывая своего удивления, воскликнул Винчини. – Человек, который сам никогда не был трусом. Если всего бояться, то толку от этого будет мало. Ситуация складывается таким образом, что кто-то же должен показать советским руководителям, что они тоже могут ошибаться. Взять ту же классовую борьбу, которую они проецируют даже на вопросы мировой политики. Да сколько можно! Мир меняется, и мы должны меняться вместе с ним. Надо искать объединения с близкими нам по идеям партиями, чтобы вместе с ними трансформировать капиталистическое общество. Если мы не сумеем этого понять, то мы окажемся в глубоком кризисе и рухнем вместе с Советским Союзом.

– Вы считаете, что он может рухнуть? – удивился Дин.

– Если в Москве будут править догматики, то подобный исход очевиден.

– Но если рухнет Советский Союз, то что станет с мировым коммунистическим движением?

– А вот оно выживет, если, повторяю, сумеет распрощаться с теми догмами, которые успели опутать его, как цепи некогда опутывали рабов на галерах.

В доводах, которые приводил Винчини, многое казалось Дину сомнительным и даже неправильным, но он редко вступал в открытую полемику со своим оппонентом, поскольку все еще чувствовал себя недостаточно готовым теоретически. Те книги по марксизму-ленинизму, которые он читал, давались ему не так легко, как того бы хотелось, и многое в них ему было еще не совсем понятно. Однако интуитивно Дин все-таки чувствовал, что Винчини во многом неправ в своей критике КПСС и что многие взгляды его базируются на сомнительных постулатах, которые скорее ближе социал-демократам, чем коммунистам. И вообще его симпатия к Советскому Союзу в те годы была настолько большой, что он не мог себе даже представить, что его руководители ошибаются в каких-то принципиальных позициях. Да, в каких-то частностях они могут поступать неправильно, но в глобальных проблемах – никогда. И Дин всерьез полагал, что беда Винчини и всех, кто разделял его взгляды, была именно в том, что за частностями они не видели главного: что, вступая в конфронтацию с КПСС, они невольно играют на руку противнику.

Между тем с лета Италию начали сотрясать политические и экономические катаклизмы. 5 июля ушло в отставку правительство «левого центра», и нависла угроза хаоса. Чтобы предотвратить его, по распоряжению командующего НАТО в стране было введено чрезвычайное положение сроком на два месяца, что помогло левым центристам сохранить власть. Все военные базы на территории Италии были приведены в состояние мобилизационной готовности: на рейде Неаполя стояли корабли 6-го американского флота, а у Винченца расположилась 40-я группа авиации США. Однако напряженность в стране росла. Приближался период перезаключения коллективных договоров для 5 миллионов итальянских трудящихся, что обещало Италии «жаркую» осень. Так оно и вышло. Уже с сентября по всей стране начались забастовки рабочих металлургических и машиностроительных заводов. У властей еще оставалась надежда на то, что фронт профсоюзов не устоит и расколется, но эти ожидания не оправдались – профсоюзы проявили удивительную сплоченность. Волна стачек охватила всю страну. Причем если поначалу это были чисто экономические выступления, то затем, во многом благодаря коммунистам, эти выступления стали носить и политический характер. Так, 26 сентября на заседании руководства ИКП была принята резолюция с требованием о выходе Италии из НАТО. С октября в Италии начались антивоенные митинги, приуроченные к антивоенному мораторию, который объявили в США бывшие помощники сенатора Юджина Маккарти. Организаторы моратория выдвинули требование – немедленный вывод всех войск США из Южного Вьетнама. В одном из этих митингов, прошедших в Риме, принял участие и Дин Рид.

В тот воскресный день Дин собирался встретиться со своими друзьями-актерами на виа Венето и отправиться на пикник за город. Однако этим планам не суждено было осуществиться. Путь Дина пролегал мимо района, где располагалось посольство США. Поскольку все соседние улицы запрудили демонстранты, участвовавшие в антивоенной манифестации, проехать вперед оказалось невозможным. Поэтому Дин припарковал свой автомобиль на углу улицы и решил дойти до виа Венето пешком. Однако и это оказалось делом непростым. Впереди Дин заметил стройные шеренги полицейских, которые были экипированы согласно ситуации: в пластмассовые шлемы, прозрачные пояса для защиты тела, резиновые дубинки и щиты. Стражи порядка перегородили все улицы, ведущие к району расположения американского посольства, и не пускали туда людей. Не пустили бы они туда и Дина, если бы у него не оказалось с собой его американского паспорта. Как только он раскрыл его перед офицером полиции, отвечавшим за порядок в данном районе, тот козырнул и пропустил Дина сквозь шеренгу, напутствовав его словами: «Будьте осторожны, синьор, сейчас здесь начнется такая заваруха!..» В итоге таким образом Дин миновал несколько полицейских постов и вскоре очутился возле американского посольства. Виа Венето была в стороне, однако идти туда Дин уже не собирался. Пока он пробирался через полицейские кордоны, в его голове созрела другая идея.

Возле американского посольства собралась огромная толпа людей с транспарантами против войны во Вьетнаме. Дин стал с трудом продираться сквозь толпу к входу в посольство. Это оказалось делом достаточно трудным, поскольку люди стояли плотно друг к другу и Дину пришлось расталкивать их плечами. При этом он хранил молчание, опасаясь выдать себя своим плохим итальянским. Узнай кто-то из толпы, что он американец, наверняка бы дальнейший путь вперед ему был бы прегражден, да еще у людей появилось бы искушение надавать ему тумаков.

Спустя несколько минут Дину все-таки удалось достичь первых рядов демонстрантов. Дальше маячили уже шеренги полицейских, а за ними высилась ограда американского посольства. Одна створка ворот была приоткрыта, и там стояли несколько человек: двое высших полицейских чинов города и несколько сотрудников посольства, среди которых Дин узнал посла США в Италии Грехэма Мартина. Эти люди о чем-то между собой переговаривались, изредка кивая в сторону толпы и отдавая какие-то распоряжения полицейским. Дин вновь извлек на свет свой паспорт и протиснулся к офицеру полиции, отвечавшему за порядок в шеренге. Увидев перед собой американца, офицер вытянул Дина из толпы и спросил, что он хочет. Дин на ломаном итальянском объяснил, что ему надо пройти к той группе людей, что стоит у ворот. Офицер еще раз пробежал глазами по страницам паспорта, после чего вернул его Дину и кивнул. И Дин направился к воротам.