Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова

– Маша, – приглушенно позвал он оттуда, – заходи. Только нешуми!

Все это время шумел только он один, но все же он вожак стаи– хоть и несколько запоздавший с прозрением, – и Маша должна об этом помнить.

– Какие картины? Эту я уже взял. А еще какие?

Маша приложила ладошки к щекам.

– Ну, быстрее, быстрее!

– В тетиной комнате картины. Там грач на ветке и сирень,по-моему. Грач мне нравится больше. Когда я маленькая была, тетя мне все времяпро него рассказывала, про этого грача. Как он прилетел из теплых стран, какрад весне и тому, что он дома…

Архипов рукой отодвинул ее с дороги и пошел в Лизаветинукомнату, таща за собой картину с незабудками.

Грач и сирень оказались поменьше, почти квадратными идовольно тяжелыми.

Снятые со стены, они выглядели убого.

– Ты хочешь, чтобы твой эксперт это смотрел? – спросила Машас сомнением. – По-моему, ты что-то неправильно понял, Володя.

Но Архипов знал, что сейчас-то как раз он думаетисключительно правильно.

– Пойдем по лестнице, – распорядился Архипов. – Тинто,вперед! И никто не. топает!

Никто и не топал.

– Так, – сказал Владимир Петрович на площадке первого этажа.Спина болела, и он то и дело тер позвоночник костяшками пальцев. Машасочувственно ловила это его движение. – Маша, стой здесь и жди меня. Тинто,сидеть! Сидеть!

– Зачем нам тебя ждать?

– Я подгоню машину к окну.

– Мы полезем в окно?!

– Сами полезем и картины вытащим.

– Зачем?!

– Чтобы не выносить их на глазах у почтенной публики, –сердито ответил Архипов. – У Гурия Матвеевича в особенности! Стойте и ждите!

Он бесшумно открыл окно, толкнул белые створки и выпрыгнул взаросли бузины и шиповника. Маша и Тинто Брасс остались на площадке одни.

– Он странный, – тихо говорила Маша Тинто. – Зонт какой-то,картины, труп! Что с ним? Тетя считала, что он здравомыслящий сверх всякоймеры.

Тинто по-собачьи пожал плечами, но Маша не понималапо-собачьи.

Совсем близко заурчал тихий мотор, прошуршал песок подколесами тяжелой машины, стукнула дверца. Маша по пояс высунулась в окно.Архипов вынырнул из бузины и крепко и неожиданно поцеловал ее.

– Прыгай.

За руку он потянул ее на себя, поймал и прижал – сильно. Наодну секунду он изо всех сил стиснул ее, а потом отпустил.

Привстав на каменный выступ, Архипов перегнулся черезподоконник и вытащил картины. Последним в заросли бузины перевалился тяжеленныйТинто, и окно Архипов прикрыл.

– Ты знаешь, – сказал он Маше, – с тех пор, как началась всяэта история, я только и делаю, что пользуюсь этим окном.

– Володя, – пожаловалась она, – я ничего не понимаю.

– Сейчас мы все поймем, – пообещал Архипов. – Федор Кузьмичнам растолкует. Без него я пока тоже ничего не понимаю.

– А что ты говорил… про тетю? Что она приходила? Про зонт?Про дождь?

– А-а, – отмахнулся Архипов, – я нынче как принц Датский.Меня то и дело тревожат призраки, вернее, один призрак. Мне является призракЛизаветы. Вот ты веришь в привидения?

– Н-нет. Не знаю.

– И я не знаю. То есть не верю. Но одно привидениесуществует совершенно точно – Лизаветино.

Тинто тоскливо вздохнул. Ему не нравились разговоры пропривидения.

– Володя…

– Кризис наступит вечером, – отрезал Архипов. – Сейчас докризиса еще далеко.

Он втиснул здоровенную “Хонду” на единственное свободноеместо в плотном ряду машин, как будто специально оставленное для нее.

А может, и оставленное – Владимир Петрович теперь во всемсомневался.

Подъезд старинного купеческого дома был чистенько иуважительно отремонтирован. Так уважительно, что даже фонарь остался таким, какпри братьях Третьяковых, Сергее и Павле Михайловичах. И кокошничек надкрылечком из гнутой ажурной жести, и кованая чугунная решетка перед крохотныммосковским палисадничком, и мозаика на белой стене – все ухоженное, добротное иславное, какой бывает старина в богатых волжских монастырях.

– Выходи.

Ореховые высокие двери казались закрытыми навсегда, нодомофон сверкал вполне современными начищенными кнопками – значит, кто-товсе-таки сюда приходил.

Архипов нажал кнопку и покрутил головой в поисках камеры.Когда-то она находилась сверху и справа, но он слишком давно сюда незаглядывал.

– Да, – вежливо сказал домофон.

– Мы к Монахову.

– Собачку придется оставить.

Архипов посмотрел вниз. Тинто Брасс, оказывается, тоже вылезиз машины и теперь стоял на нижней ступеньке с самым невинным видом.

– Собачка и так не собиралась идти. Давай в машину, Тинто!Быстро!

“Ну и пожалуйста, – сказал Тинто Брасс. – Мне вовсе и нехотелось сюда. Подумаешь”.

Архипов загнал пса в салон и вернулся к уже открытой двери.Маша не решалась войти, смотрела растерянно.

Ореховые снаружи двери оказались внутри металлическими, асразу за ними начинался плиточный пол и поднималась крутая лестничка слатунными шишечками и перилами.

Придерживая картины, Архипов быстро перескочил черезлестничку и остановился перед вполне современной железной рамкой, у которойстоял серьезный молодой милиционер.

– Федор Кузьмич ждет, – проинформировал милиционер. – Черезрамочку, пожалуйста.

Архипов положил картины на широкий стол и прошел в рамку,которая немедленно истошно завопила.

– Ключи, телефон, кошелек, жевательная резинка есть?

– Как не быть, все есть.

– Девушка, а у вас?

В розовой Любаниной кофтенке карманов не было, а ключи у неееще утром забрал Архипов.

– У меня ничего.

– Тогда проходите первой.

К Маше рамка отнеслась более благосклонно. Архипов вывалилповерх картин все из своих карманов, и на этот раз бдительный прибор допустилего внутрь.

– Если будете выносить картины из здания, не забудьтепропуск. Федор Кузьмич должен подписать. Знаете, как его найти?

– Знаем.

– Володя, – робко спросила Маша в богатом коридоре,застеленном ковром и освещенном невидимыми лампами, – а что здесь такое?Гохран?