Ад в тихой обители - Дэвид Дикинсон

Архидиакон осенил себя крестом. Почти все в толпе тоже перекрестились.

— Сейчас пробьет полночь, — голос оратора начал обнаруживать усталость, появилась легкая хрипотца, — с последним ударом часов наступит Пасха. Идите в собор, служители проведут вас. При входе вы снова зажжете свои свечи, которые станут пасхальными огнями. И свет в храме явится светом вечной Христовой славы, символом торжества истинной Церкви над врагами!

Пауэрскорту стало любопытно, кто из «врагов» считается тут главным. Лютер? Кальвин? Подавший идею «упразднения монастырей» Томас Кромвель? Генрих VIII?

— Люди Комптона! — воззвал напоследок архидиакон. — Для вас слова пророка Исаии: «Народ. ходящий во тьме, увидит свет великий: на живущих в стране тени смертной свет воссияет».

Помолчав, архидиакон молвил:

— Dominus vobis сит[63].

Минуту стояла почти полная тишина. Кто-то из хористов слегка покашливал, стараясь прочистить горло; кто-то в толпе возился, отыскивая оброненную свечку. Затем вновь грянула фанфара, и юному трубачу над порталом довелось вторично познать миг публичной славы. С последним, тающим фанфарным звуком загудели, отбивая полночь, соборные колокола. Солировал отлитый в Бристоле в 1258 году «Большой Том», басивший ежедневно и возвещавший наступление пасхального воскресенья уже в шестьсот сорок третий раз. Торжественно разносились медленные колокольные удары: один, два, три… Толпа пришла в движение. С вершины помоста архидиакон милостиво приветствовал проходящих. Четыре, пять, шесть… Патрик Батлер исчез, отправившись на очередную вылазку. Пауэрскот плотнее прижал к себе жену, опасаясь, как бы она опять не простудилась здесь на ветру. Семь, восемь, девять… Может быть, и лорд главный судья графства нынче предпочел своему вечернему стакану портвейна у камина поездку в Комптон, на праздничный костер? Интересно, кстати, за кого — за убийц? еретиков? — молится по субботам англиканский архиепископ? Десять, одиннадцать, двенадцать…

Высокие кованые двери собора распахнулись. Внутри было темно, но у порога двое служек держали огромные пасхальные свечи, от которых вновь зажигали свои свечки все входящие в храм. Отряд певчих под водительством знаменосца со стягом «пяти ран Христовых» прошествовал через собор на хоры. Во время этого шествия звучало «Воскресение» из «Мессии» Генделя: «Воспряньте у врат, и да будут вечно отверсты двери, ибо грядет Царь во славе…»

По всему храму — вдоль проходов, около колонн, у алтаря, на хорах, в галерее — стояло наготове множество канделябров. Огромным количеством пустых подсвечников были уставлены также все ниши и капеллы. У входа образовались две очереди жаждущих рассеять тьму своим светильником. Голоса певчих вопрошали: «Кто сей грядущий Царь? Кто сей грядущий Царь?»

Столь же внезапно, как исчез, явился Патрик Батлер. Он уже взял под руку Энн, чтобы идти со свечками в собор, но Пауэрскорт все-таки не избавил друга от поручения:

— Нельзя ли, Патрик, разыскать старшего инспектора Йейтса? Он наверняка где-то там. Мне очень бы хотелось с ним увидеться.

Соборные канделябры начали заполняться принесенными горящими свечами. Первые партии вошедших разместились внизу, и центральный неф осветился гроздьями восковых огней, пылавших так ярко, будто их тоже одушевляла надежда на вечную жизнь. Паства все прибывала, и сияние растекалось, захватывая прочие части храма. С хоров неслось: «Кто сей грядущий Царь во славе? Господь, владыка наш, грозный и всемогущий!..»

— Бедный Фрэнсис! — сказала леди Люси. — Как тебе, наверно, досадно, ведь вечно одно и то же: ты предупреждаешь, тебя не слушают, потом оказывается, что, конечно, ты был прав.

— Ну что ж, хоть это утешает, — усмехнулся Пауэрскорт. — Зато ты, Люси, веришь мне всегда, и словами не выразить, как велика, как важна твоя помощь. Пора, однако, дорогая, и нам пойти возжечь свечи. Без нас, кажется, неполный комплект.

Архидиакон наконец спустился со своей трибуны. Приостановившись, он внимательно оглядел догорающий костер, будто желая убедиться в истреблении ненавистных указов. В соборе россыпь мерцающих огней заполнила уже верхнюю галерею. Капителям колонн и резным сводам за все их долгие века редко приходилось купаться в подобном ярком золотом сиянии.

«Воспряньте у врат, и да будут вечно отверсты двери, ибо грядет Царь во славе…»

Стоявшие в очереди перед храмом Пауэрскорт, леди Люси и Джонни Фицджеральд почти придвинулись к дверям, когда к ним подбежал возбужденный, запыхавшийся Патрик Батлер.

— Я выяснил, лорд Пауэрскорт, откуда приехали люди. В основном с юга: из Лондона, Бристоля, Рединга, Саутгемптона. И всем уже давно, за несколько месяцев до Пасхи, по секрету было сообщено о сегодняшнем действе. Организовано, будто большая военная операция. Комптонцы сочли все это захватом и разошлись по домам; ждут, когда шабаш поутихнет.

— А удалось вам, Патрик, выкроить минутку, чтобы придумать заголовок к репортажу? — нежнейшим голоском спросила леди Люси, плененная высоким эпическим стилем редактора «Графтон Меркюри».

— Я-то придумал, — кивнул журналист, крепко держа за руку стоящую рядом Энн Герберт, — но, боюсь, мои читатели не поймут.

— Так поделитесь с нами, — пряча в углах губ лукавую улыбку, предложила леди Люси, — мы постараемся воспринять должным образом.

Патрик вдруг смущенно потупился.

— Дразните меня, да? Вот ни слова не скажу, и никогда вы не узнаете про гениальный заголовок «Костер гордыни и тщеславия».

«Кто сей грядущий Царь? Кто сей грядущий Царь? Владыка сил небесных, Царь во славе…»

Дождавшись наконец возможности зажечь у входа свечи и войти в храм, компания была буквально ослеплена открывшимся великолепием. Все пространство собора светилось, переливалось мириадами огней. Зрелище редкостной красоты напомнило Пауэрскорту строфу «Бледно-желтых нарциссов» Вордсворта:

Алмазной россыпью ночной,

Искристым океаном

В сиянии звезд передо мной

Цветущие поляны.

Не счесть кивков головок нежных,

Мерцающих вокруг безбрежно.

Пауэрскорт поместил свою свечу на канделябр у карниза хоров, леди Люси — туда же. Джонни Фицджеральд почтил своей пасхальной свечой деревянного ангела с арфой. В ярком свете горели на знаменах эмблемы «пяти ран Христовых». Хор грянул самую знаменитую часть оратории Генделя:

«Аллилуйя! Аллилуйя! Слава Господу, хвала царствию Его!»

Очередь перед входом в собор сократилась, но все еще текла, пополняя тесные ряды верующих. Из толпы вынырнул крайне возбужденный Патрик Батлер.

— Пойдемте скорее лорд Пауэрскорт! Я нашел старшего инспектора Йейтса. Оказывается, они с начальником полиции тоже разыскивали вас. Здесь не поговорить, так что они сейчас ждут вас в доме у Энн.