Владыка ледяного сада. В сердце тьмы - Ярослав Гжендович

Я оказался в мире, где смысл имеют именно такие затхлые, ценностные, допотопные категории. Там, откуда я происхожу, за публичное использование подобной оценки совсем недавно можно было попасть под суд.

А здесь эти понятия естественны. Почти технические. Зло. Добро. Вот так, просто.

Здесь невозможно выбрать пункт «не знаю» или «нет мнения». Тут мир имеет два острия, как копье Хатрун. Жизнь и смерть. Зло и добро. Подлость и благородство. Никаких «я не знаю». На это нет времени. Ты выбираешь либо рукоять, либо острие. Отсутствие морального релятивизма. Рукоять в руке или клинок в брюхе. Нет места для Понтиев Пилатов. Тут решение принимается за долю секунды и навсегда. Руки можно умыть лишь после. От крови.

Поэтому я не могу простить себе, что не убил его.

Это правда, что, скорее всего, и не сумел бы. Но я даже не попытался.

Заслонился своей миссией. Моей святейшей миссией и ее абстрактными правилами, выработанными под солнцем, которое здесь не заслуживает быть даже астрономическим явлением. Безымянная искра среди звездной пыли. Я заслонился правилами как трус – правилами, которые происходят не из этого мира. Правилами лицемеров, для которых у палки – десять концов, и все относительно, а потому всякое окончательное действие – преступление. Это означает, что мы начинаем расходиться. Пользоваться абсолютными понятиями. А от этого лишь шаг к моральным оценкам. А ведь известное дело: подобное заканчивается инквизицией. Поэтому лучше отвернуться. Не видеть зла.

Я отвернулся и ушел. Потому что это не было связано с миссией.

Мне нет нужды влезать в конфронтацию. Заклинание – оно словно программа. Достаточно чуть по-другому завершить последовательность команд, которые притягивали метан в камеру. Пусть бы действовала и дальше. Пусть бы собирала газ под потолком, пока он не достигнет нужной концентрации и не опустится до уровня горящих фитилей. Именно так оно должно работать.

Я начинаю учиться.

Начинаю думать, как тайный убийца.

Я должен научиться действовать согласно закону, что есть где-то во мне. Пусть, например, в сердце. И противопоставлять его еще более средневековой контрольной системе – совести.

Которая, похоже, сбрендила, поскольку не дает мне покоя, так как я не убил человека. Но мне приходится ей доверять, ведь ничего другого здесь нет.

Я помню только общее направление, в котором должен идти. Стороны света. К сожалению, я иду другим путем, чем тот, которым пришел в Землю Змеев. Окружным, а должен найти малый городок, вжавшийся между озером и лесом. Точку среди диких гор.

Я бы справился, сумей взглянуть хотя бы на подобие карты. На пару минут. Но карт нет. Пока приходится полагаться на инстинкт.

В сумерках я останавливаюсь. Строю приличный шалаш из связанных ремнем жердей, крытый толстым слоем хвойных лап. Развожу крохотный костерок, защищенный камнями, варю суп из каких-то корешков, пахнущих словно дикий чеснок, съедобных корнеплодов, прячущихся между папоротниками, кусочка сушеного мяса и хлеба.

Я выкуриваю экономно набитую трубку и запиваю горячей водой, заправленной сладким, как патока, вином.

Смотрю на воду. На горный ручеек, плещущий по камням. Хотелось бы знать: приток это Драгорины или нет, но, увы, он не подписан.

Я спешу.

Меня мучает предчувствие, что случилось нечто дурное. Что уже может быть поздно.

* * *

Мне снится группа призрачных музыкантов. Адская капелла, что сидит на бочках и табуретах, выставленных на поляну, и играет странную громкую музыку. Худой флейтист с лицом, похожим на череп крысы; покрытое пурпурными язвами существо, напоминающее раздутую, человекоподобную жабу, играющую на волынке, и человек-омар в шипастом алом панцире, накручивающий шарманку или теорбан. Музыка громкая и писклявая, она почти заглушает ужасное гудение пожара. Пылают деревянные дома, в фейерверке искр проваливается крыша, огонь встает под черное небо.

Вдоль частокола, на воткнутых в бревна цепях, свисают черные съежившиеся свертки. Некоторые еще горят, дымят и выглядят как обожженные, скорчившиеся от огня манекены.

– Кто-то еще желает сплясать Танец Огня? – орет худощавый мужчина, стоя под вколоченным в землю бунчуком. Древко оплетают танцующие змеи, верхушку венчает череп и два конских хвоста.

Перед городьбой на земле стоит горстка коленопреклоненных людей, чьи руки скручены за спиной. Стоят они молча, за спинами их хаты валятся в грохоте пылающих бревен, а они смотрят на призрачную капеллу.

– Те, кто поклонится Змею, пойдут с нами. Живые и здоровые, как я и говорил, – мужчина то гремит басом, то сбивается на скрипящий тенорок. Мутация.

Это ребенок.

Подросток, с телом, покрытым зигзагами татуировок. Вокруг крутится десяток-полтора Людей Змеев. Рослые мужчины в сложных сегментированных полудоспехах и шлемах, огонь чертит отблески на броне пары стоящих неподалеку крабов. Отчего они слушают такого задохлика?

– Я спрашиваю, хочет ли кто-то еще соврать Богу Огня?! А может, кто-то желает отведать Змеиного Жала?!

Они молчат и смотрят на капеллу.

– Ты! – кричит парень. – Ты сражался! Я видел! Давайте его сюда!

Двое огромных воинов вытягивают из толпы дергающегося мужчину, волокут его в центр поляны, бросают на колени прямо напротив музыкантов. Он поднимает лицо, глядя на покрытую бородавками жабью морду, крысиный череп и продолговатую башку омара. Кажется, хочет проснуться. Встряхивает головой, обмотанной окровавленным платком.

– Дайте ему меч! – кричит парень.

Кто-то из Змеев подает этому, на коленях, короткий тесак. Тот тянется и стискивает ладонь на деревянной рукояти, после чего на миг прикрывает глаза. Медленно встает с коленей, взвешивая клинок в руке.

– Тишина! – после крика парня музыканты перестают играть. Лишь пожар продолжает реветь и гудеть. Настоящий потоп огня. А еще ревет скот, согнанный в тесное стадо где-то во тьме.

Подросток откидывает назад полу плаща, черная ткань стекает у него со спины. Левой рукой поднимает меч, берется за рукоять и медленно вытягивает клинок над головой. Односечный, сверкающий как зеркало, длиной сантиметров семьдесят. Мономолекулярный клинок меча «Нордланд», меча профессионала. Он берется двумя руками за обернутую лентой рукоять, совершенно неправильно, а потом начинает крутить клинком уродливые загогулины. Его противник наклоняется и сгибает ноги, выставляет свой короткий тесак будто нож; двигается назад-вперед похожими на боксерские прыжками.

Все происходит быстро.

Слышны два резких посвиста, хруст разрубаемой ткани и сдавленный крик. На миг в огне пожара становится заметным выплеск распыленной крови.

Мужчина мешком валится на землю, его голова катится по залитой кровью траве.

– Свершилось! – орет паренек. – Теперь приходит время Змеев! Идите! Идите к Змею! Идите к за́мку Шипа! Там пророк покажет вам путь!