Коварный камень изумруд - Владимир Дегтярев

— Берите все деньги! — заупрямился Егоров. — Все сто двадцать мешков! Нам хватит и оставшегося английского золота...

— Может, вашего компаньона... врачу надобно показать? — тихо спросил Гурьев у молчащего О'Вейзи.

Тот отмахнул рукой:

— Здоров, как бизон прерий!

Дмитрий Александрович задумался, постукивая пальцами по столу. Ситуация, конечно, складывалась прямо сказочная. При таком, ну просто упрямом содействии этого бывшего американца Егорова, можно бы... О! Точно! Будет с чем подойти к государю! И будет повод срочно представить императору этих вот людей как достойных и российского гражданства, и дворянского звания... А деньги... те деньги, что сначала уйдут в оплату счетов барона Халлера, за минусом ста тысяч рублей за наделение гражданством и дворянством, те деньги можно оформить как долг Министерства финансов Егорову! И ту долговую министерскую запись можно оформить как вклад Егорова... и его компаньона, конечно, в сберегательную кассу... Бог мой! Вот и нашлись деньги «мецената» Егорова на первое обзаведение для обустройства сберегательных касс... Уже появились деньги! Вон, в углу лежат...

Его высокопревосходительство господин министр против своей воли сделал умилительную гримасу на своём лице.

— Я не могу тотчас, вот так, с ходу, сообщить вам, господа, положительное решение моего государя. Оно будет завтра. Это я вам обещаю! Положительное решение нашего государя императора по вашей просьбе я обещаю. И свою протекцию — тоже обещаю!

Егоров и О'Вейзи тотчас собрались уходить. Но министр помановал рукою, мол, пока сидите.

— Тут есть ещё одна загвоздка с этим золотом, господа. Его у нас в России невозможно... ну нет пока таких финансовых механизмов! Да... Невозможно... Невозможно у нас золото в иностранной монете использовать в качестве регулярного платёжного средства. Каждый день и каждый час.

— Это мы уже поняли, господин министр, — встрял Егоров. — Мы платим нынче всем подряд американской серебряной монетой и лихо переплачиваем... И те монеты у нас скоро кончатся. Через неделю. И нам придётся вести расчёт... даже с нашими слугами, вон тем, английским золотом... в мешках...

— А всё потому, господа, — возвысил голос Гурьев, — что в России нет банковской системы. Государственной банковской системы. Я бьюсь за её внедрение, но сейчас, после таких потрясений... создать хотя бы сберегательные кассы... это сложно... Народ должен верить Банку. Ибо Банк создаётся исключительно на доверии, господа... Но наш народ долго надо приучать к вере в банковскую систему. Ибо российские люди, от татарина до финна, верят только в то, что видят и могут пощупать...

— А что вы нам желаете предложить? Как нам поменять это английское золото на ходячую российскую монету, господин министр?

— Мы вычтем, в российских рублях, сколько вам денег будет причитаться... скажем, через пару лет, после того как я... суну на днях эти сто двадцать мешков подлому барону Халлеру. То есть сто тысяч рублей вычту, каковые пойдут на ваше обретение гражданства и дворянских привилегий. Это будет примерно так: двадцать мешков золотых гиней вы затратите на свои законные требования о предоставлении гражданства и дворянства... А потом через пару лет оставшиеся сто мешков английского золота будет числиться у вас на личных счётах в главной сберегательной кассе империи. С тех счетов вы потом сможете брать любые потребные вам суммы. Согласны, господа? Согласны на «потом»? Согласны повременить?

Егоров разом ухватил предложенную министром идею — стать меценатом нового в России сберегательного дела. Это можно, это хорошо... поработает на личную аудиенцию у государя императора...

— А жить нам на что? — спросил по-английски О'Вейзи, понявший только, что расчёта по векселям у них не будет. Сейчас — не будет. А может, и потом — не будет... Деньги, это такая зараза, что они вечно пропадают. И оказываются в чужих карманах.

Егоров не успел ответить своему компаньону. Ответил сам Гурьев, говоривший на четырёх европейских языках и даже на языке клятых турок:

— Ежели, господа, вы точно делаете сейчас взнос в благосостояние нашей империи... временно выделяете этим подлым англам сто двадцать мешков с гинеями, то... то остальная ваша доля в золотых монетах — двадцать две с половиной тысячи английских гиней. Двадцать два с половиной мешочка. Эту вашу долю вы можете получить хоть сейчас. В русском серебре это будет... это будет...

Дмитрий Александрович вдруг позвонил в серебряный колокольчик. У появившегося в дверях лакея спросил:

— Фёдор! В одной английской гинее сколько будет русских рублей серебром?

Лакей Фёдор нагнул голову, что-то прошептал про себя, и тут же выдал:

— Так что, ваше превосходительство, будет восемнадцать рублей чекана Александра Павловича.

— А если тех гиней двадцать две с половиной тысячи?

— Тогда рублей станется, ваше превосходительство... рублей станется... четыреста пять тысяч.

— Поди сюда, подай мне вон тот мешок! — попросил лакея Егоров. — Сдери печать, расшей мешок и возьми себе столько монет, сколько рука твоя ухватит! Заслужил!

Гурьев кивнул лакею — исполнять. Тот исполнил просьбу бородатого посетителя министра, сунул руку в мешок, пошебуршился там, вынул кулак и разжал ладонь.

— Двенадцать монет!

Министр вышел из-за стола, поправил мундир:

— Ступай, голубчик, теперь, вели подать к подъезду мою коляску. Мы сейчас малую часть мешков заберём и поедем с господами в Опекунский Совет. А ты здесь запри крепко дверь. И сторожи остальное богатство империи!

* * *

В Опекунском Совете его казначей, Фрол Иванович Тартаринов, попинал двадцать два мешка с золотыми монетами.

Сказал:

— Я вам, господа хорошие, могу пока разменять часть вашего золота... ну, скажем, на сто тысяч рублей серебряной мелочью. Медь возьмёте? Тогда на сто десять тысяч рублей. И то через неделю приходите. Пересчитать надо серебро и медь. У нас ведь в Опекунском Совете разные деньги собраны, начиная от чекана Петра Великого. Разный вес, разный чекан... Из других государств денег много. Через неделю приходите...

— А что же нам делать-то, Фрол Иванович? — озаботился Дмитрий Александрович Гурьев. — Как людям помочь? Они ведь нашему государству великое благодеяние оказали. Может, к Церкви обратиться?

— Ваше превосходительство господин министр! Церковь наша лет через десять, может и обратит это золото в серебро. А более, думаю, в медь. Лет через десять. Или через двадцать.

— Нам, господа, требуется вот что, — вступил в разговор Егоров. — Нам надобно... если завтра на аудиенции государь нам не откажет, нам надобно дом купить. Особняк средней руки. Без своего дома русские не живут... Может, остальным золотом мы заплатим за дом. А?

Казначей Фрол Иванович тут же оживился:

— Это другое дело! У нас, в Опекунском Совете, числится пять заложенных разным людом особняков. Есть и вымороченные дворянские усадьбы. Нам их содержание обходится в копеечку. И мы с радостью от них избавляемся... по сходной цене. Поедем, если желаете, прямо сейчас и глянем. И тогда сделаем полный расчёт. Вам достанется приличный дом, а нам останутся ваши деньги. Всем будет хорошо.